На краю земли. Огненная Земля и Патагония - [23]

Хотя «Микальви» выглядел скромно и не по-военному, это был военный корабль Пунта-Аренас, mas austral del mundo (самой южной гавани мира)! Возможно, он так же охотно, как его иностранные собратья в воинствующей Европе, принял бы участие в военных играх и сложных маневрах, являющихся гордостью любого сильного и боеспособного морского флота. Но здесь, на краю земли, он совершенно один со своей бесконечной трубой и пыхтящей медлительностью. А без собратьев он совсем не может играть, тем более в войну.

Сознавая свои небольшие достоинства, он, как многие одинокие люди, лишенные на склоне лет привлекательности и иллюзий, посвящает себя социальной благотворительности. Однако здесь, на краю земли, объекты его попечения немногочисленны: поселенцы, которые пытаются устроиться с несколькими овцами и коровами у края фиорда или в открытой океану долине Анд; смотрители маяков на многочисленных островах чилийского юго-западного побережья; лесорубы, сплавляющие кипарисы из прибрежных лесов к ближайшей лесопилке, расположенной в другой бухте; и наконец, охотники за тюленями, моржами и другими животными. В целом это только несколько десятков человек, но они рассеяны вдоль тысячи километров сурового побережья и по каналам с бесчисленными скалистыми островами, куда можно попасть только водным путем, так как через громады Кордильер нет прохода, а вдоль испещренного расщелинами побережья отсутствуют дороги. Единственный путь к этим пионерам одиночества — тот, по которому проходит два раза в год «Микальви», пароход — «прислуга за все», ангел-хранитель, едва ли менее жалкий, чем его опекаемые! Кажется, что в его серой краске с многочисленными пятнами ржавчины отражается вся усталость и все заботы его подопечных, как будто бы в порыве монашеского смирения он хочет казаться таким же бедным, как и они. Этого посещения «Микальви» с нетерпением ожидают смотрители маяков, когда их запасы продовольствия и питания для фонарей подходят к концу. За его комично высокой, видимой уже издали трубой внимательно наблюдают и работающие на побережье лесорубы, и дрожащие в лихорадке у своих хижин индейцы, и матери в примитивных ранчо, бодрствующие около больных детей. Во всей чилийской Патагонии и на Огненной Земле нет более популярного имени, чем имя этого неутомимого ветерана милосердия «Микальви», произносимого со смесью симпатии и безобидного подтрунивания над его возрастом, удивительной внешностью и постоянством его добрых намерений.

Что же представляет собой этот ангел-хранитель? Водоизмещение его только несколько сот тонн, машина изношена; как можно уже догадаться, топится он углем. Пушка, которая когда-то была на нем установлена, дабы оправдать звание военного корабля, и из которой для развлечения иногда стреляли по льдинам, уже много лет назад снята, «чтобы освободить площадь». Экипаж состоит из трех офицеров и около тридцати унтер-офицеров и матросов. Откуда он родом, этот «Микальви»? Представьте себе, из Германии, построен очень много лет тому назад на Балтийской верфи, как значится на медной дощечке в машинном отделении.

Впрочем, эта история стоит того, чтобы о ней рассказать подробнее. Вскоре после первой мировой войны чилийская армия, которая в то время обучалась немцами, носила серо-зеленые мундиры и на парадах маршировала гусиным шагом в немецких стальных касках, заказывает в Германии партию боеприпасов. Снаряды были погружены на небольшой пароход, до этого курсировавший по Рейну, и отправлены в Чили. Приняв опасный товар, заказчик запросил Берлин, что делать с пароходом. «Пароход? — последовал удивленный ответ. — Это ведь только упаковка! Оставьте ее себе, если можете где-нибудь применить». Так случилось, что маленький рейнский пароход, этот «упаковочный материал», который уже не подлежал возвращению, был передан чилийскому военному флоту и под бело-красным флагом с белой звездой на синем поле получил имя скромного героя тихоокеанской войны матроса ефрейтора Микальви.

В свои сорок лет «Микальви», собственно, уже давно перешагнул предельный срок службы военных кораблей. А так как он много поработал во всяких условиях, к тому же в стране, которая считается самой суровой и неуютной на свете, то, возможно, еще и поэтому он выглядит старше своих лет. Но он принадлежит не очень богатому морскому флоту, который не в состоянии придать своим служебным судам ту элегантность, которую он придал бы настоящим военным судам, если бы он вообще на это был способен. Попав на борт «Микальви», пассажиры, правда, теряют не все надежды, но зато очень быстро расстаются со своими иллюзиями.

Когда второй офицер показал место, где мы должны были провести много недель вместе с еще двумя десятками товарищей по несчастью, и спросил, хотим ли мы все же остаться верными нашему маршруту, нас на миг охватила паника: бедное помещение из нетесаных досок, с узкими, как выдвижные ящики стола, расположенными друг над другом койками, убогой занавеской, которая, хотя бы символически, должна отделять мужчин от женщин, и только два иллюминатора, которые все равно нельзя было открыть, так как они располагались как раз по ватерлинии. Все это выглядело не очень заманчиво. Некоторые пассажиры уже устраивались на ночлег, передвигали ящики, обвязанные веревками потертые чемоданы, расстилали овечьи шкуры и одеяла. Это были смотрители маяков с женами, едущие на какой-нибудь одинокий остров, чтобы снова прожить там в течение шести месяцев в полном уединении у подножия башни; несколько уже заснувших детей, старик, возвращающийся домой в конец далекого фиорда; тут же в поисках удобного места для ночлега вертелась огромная собака. Было почти совсем темно, дышать становилось трудно. Молодой второй офицер смотрел на нас вопросительно и, казалось, одновременно извинялся за такой прием и сомневался в нашем упорстве. Мы действительно были близки к тому, чтобы отказаться от путешествия.