На Краю Земли. Дилогия - [6]

— Гав, — расстроено известил Клык, мол: — «Мистер Альвисс Олсен, собственной персоной. Принесла нелёгкая умника[3] и зазнайку, мать его скандинавскую… Вот, почему именно он, а не кто-нибудь другой? А? Эх, грехи наши тяжкие, в Рай не пускают…».

Альвисс Олсен, помимо чисто-научных и исследовательских функций, выполнял в посёлке и обязанности неформального представителя господина губернатора Шпицбергена.

Неформального — это как?

— Элементарно, — ворчливо пробормотал под нос Тим. — Эта мерзкая сволочь, видите ли, приятельствует с тутошним губернатором. И по этому поводу всюду суёт свой длинный норвежский нос. А потом усердно стучит — словно оголодавший лесной дятел. То бишь, пересказывает доверчивому и простодушному губернатору все поселковые слухи и сплетни. Выдавая их за кристально-чистую правду, ясен пень. Гнида скользкая и прожжённая. Тварь дешёвая и продажная. Морда мутная и в корягу обнаглевшая. Точка…

— Доброе утро, мистер Белофф! — подойдя к ангару, поприветствовал на английском языке Олсен.

— Эге, доброе. Впрочем, и добрей бывает. Редковато, вот, только. На мой брутальный и изысканный вкус.

— Простите?

— Не напрягайся, родной. Это я просто юморю так, — любезно пояснил Тим. — То есть, хохмлю. Старинная, так сказать, русская народная традиция. Точка.

— Ага, кажется, понял… Извините, а куда вы сейчас направляетесь?

— Зачем это тебе, парниша?

— Конечно, на всякий случай. Чтобы знать, где вас искать.

— Зачем — меня искать?

— Допустим, забарахлит двигатель вашего летательного аппарата, — бережно поправив на длинном носу квадратные профессорские очки, лучезарно улыбнулся норвежец. — Придётся совершать вынужденную посадку. Причём, жёсткую, при которой может повредиться и выйти из строя ваш мобильный телефон…

— Сплюнь, морда. И по дереву обязательно постучи.

— Простите?

— Похоже, приятель, что тебя легче придушить, чем уболтать.

— Простите?

— Господь Бог простит. Если, понятное дело, посчитает нужным и не забудет — в сонме дел ежедневных и важных… Ладно, очкарик, передохни. Удовлетворю, так и быть, твоё неуёмное любопытство. Слушай сюда, пройдоха. А если хочешь, то и записывай. Мне, ей-ей, не жалко… Вылетаю на дежурный обзор-осмотр островной местности, вверенной моему пристальному вниманию. Маршрут следующий: база — мыс Верпегенхукен — база. В случае экстренной необходимости возможны дополнительные посадки в опорных точках. Как бы так. Точка… Доволен, дружбан губернаторский?

— Как вы сказали? Мыс Верпегенхукен?

— Что это с тобой, морда? — удивился Тим. — Даже на месте слегка подпрыгнул. И побелел весь. Типа — взбледнул. Никак, поплохело?

— Э-э-э… М-м-м…, — неуверенно замялся Олсен, после чего неожиданно заявил: — Мыс Верпегенхукен — запретное место. Его нельзя посещать без…э-э-э, без специального разрешения господина губернатора. И, вообще, данная территория является частной приватной собственность.

— Шутка такая, весёлая-весёлая? Уже можно ржать?

— Нет, не шутка. Я говорю совершенно серьёзно. И, более того, официально.

— Кому — нельзя посещать?

— Всем.

— И даже мне? — выжидательно прищурился Тим.

— Вам — особенно, — надувшись гордым мыльным пузырём, бухнул норвежец.

— Гав-ввв! — неодобрительно гавкнул Клык, мол: — «Что же ты, придурок законченный, творишь? Ведь всему Шпицбергену известно, что Брут — самый упрямый разумный гуманоид. Среди проживающих — на данный конкретный момент — на островах архипелага, я имею в виду. Самый-самый-самый. И конкурентов-то, что характерно, достойных нет… Полагалось, милок, действовать совсем по-другому. Одобрить надо было, мол: — „Молодцом, мистер Белофф! Правильное и мудрое решение приняли. Одобряю! Незамедлительно отправляйтесь по намеченному маршруту. И посетите — в обязательном порядке — мыс Верпегенхукен. Ну, очень надо! Высокопоставленный господин губернатор лично просил об это. Ну, так просил. Умолял-таки. Слёзно-слёзно…“. Тогда-то что. Брут, даю на отсечение свой пушистый хвост-крендель, наверняка бы поменял маршрут, отправившись куда-нибудь к югу. Например, на плановый облёт земли легендарного Оскара Второго… А в данном раскладе, мистер очкарик, извини. Ничего у тебя не выгорит. Ничего и даже чуть меньше…».

— Дай-ка мне, уважаемый коллега, твою мужественную правую ладошку, — душевно попросил Тим.

— Зачем это? — насторожился Олсен.

— Затем, что очень хочу её пожать. В знак искренней дружеской благодарности, понятное дело… Как это — за что? За то, что не позволил мне, недоумку с русскими корнями, грубо нарушить высокий губернаторский запрет, о котором я ничего не знал. Предотвратил, так сказать, казус отвратительный. А может, и полноценный дипломатический скандал… Ну, я жду.

— Э-э-э…

— Сопли не жуй, деятель, — белозубо улыбнувшись, посоветовал Тим. — Ладошку-то давай.

— Гав, — безразлично отвернулся в сторону Клык, мол: — «Какая ещё, в одно место неприглядное, „белозубая улыбка“? Не смешите, право. Натуральный оскал волчий… Беги отсюда, дурилка норвежская, пока цел. Улепётывай со всех ног…».

— О-у-у-у-у-у! — буквально-таки взвыл губернаторский приятель, почувствовав, как его изнеженную научную ладонь охватили безжалостные кузнечные клещи, а ещё через пару секунд замолчал и, подломившись в коленях, начал опускаться на землю.