На край света - [10]
— Воеводу! Пусть воевода сам выйдет!
— Воеводу! — гаркнули пятьдесят дюжих глоток.
Воевода Василий Никитич Пушкин вышел на крыльцо. На его толстом лице выступили багровые пятна.
— Что за шум у мово крыльца? Ну, ты, — обратился, он к Василию Бугру. — Отвечай! Что здесь за воровство?[33]
— Воровства здесь нету, боярин, — отвечал Бугор. — А служилые люди бьют челом великому государю и просят тебя, боярин, выдать им сполна государево жалованье за два года.
— Жалованье? По второму разу хотите его получать? Выдано вам жалованье.
— Не гневи бога, боярин, — сказал Степан Борисов. — Сам знаешь, только половину получили служилые люди, а вторую половину тебе да твоим товарищам по домам разнесли.
— Ах ты, вор! — вне себя от бешенства крикнул Пушкин. — Стража!
Из ворот воеводского дома и съезжей избы, стоявшей рядом, вышли две полусотни казаков. Большинство их прибыло из Москвы и Енисейска вместе с Пушкиным. Другая часть была из числа зажиточных, устроенных домами, семейных казаков, на которых воевода мог положиться.
Оба отряда, вооруженные пищалями и бердышами, окружили бунтовавших казаков.
— Вязать зачинщиков! Вот этого и того, — показал воевода на Бугра и Борисова. — Всыпать им по полсотне батогов!
Василия Бугра и Степана Борисова быстро подтащили к деревянному помосту, стоявшему посредине площади, и оголили им спины.
Начали с Бугра. Его положили животом на тяжелую скамью. Всем известный палач Харитон Беляй взмахнул полуторааршиным батогом. Свистнул рассекаемый воздух — и на широкой спине Бугра возникла красная полоса. Когда казака отвязали, его спина была исполосована.
Настала очередь Степана Борисова. Казаки молча, стиснув зубы, стояли у помоста.
Сиял яркий, солнечный день. Птицы перелетали с крыши на крышу. Воробьи прыгали, чирикая у ворот. Но свет яркого дня, казалось, померк для людей, расходившихся по домам.
6. Побег
Изба, в которой жил Василий Бугор вместе с Иваном Пуляевым, Артемием Солдатом и Павлом Кокоулиным, стояла в узком переулке, вблизи восточных городских ворот, обращенных к Лене.
С того дня, когда Бугор, повиснув на плечах Артемия Солдата и Павла Кокоулина и едва передвигая ноги, доплелся после порки до дома, он лежал трое суток на животе и только охал.
Иван Пуляев суетился около него. Он поливал окровавленную спину Бугра отваром трав. Тогда боль утихала, Бугор переставал охать и засыпал.
На третьи сутки больной заговорил, а на четвертые сутки, когда пришли пятидесятники Иван Редкин и Шалам Иванов, он даже сел на лавке.
В этот вечер вопрос о побеге решили сразу и бесповоротно.
За плотными ставнями и запертой на засов дверью пятеро казаков теснились вокруг Василия Бугра. По его обнаженному до пояса мускулистому телу двигались тени и светлые пятна от пламени свечи.
Бугор шепотом поведал друзьям свой план. Те не спорили. Они лишь удивлялись смелому и дерзкому плану, Удивлялись и восхищались им.
— Ай да Василий! — повторял Кокоулин, прищелкивая языком. — Ай да Бугор!
Артемий Солдат досадовал, что побег состоится не сегодня, а через три дня. Иван Пуляев также советовал дело не откладывать.
— Чем дольше готовишься, тем заметней, — говорил он.
Однако на удачный побег можно было рассчитывать лишь в ночь на первое июля, когда люди Шалама Иванова будут стоять на страже у городских ворот.
Начальником беглого отряда решили избрать Ивана Редкина, одного из старших по званию. Он во всем соглашался с Бугром и, подобно Кокоулину, глядел на него с восторженным удивлением.
Бугор предложил от каждого участника побега взять подписку, что он обязуется не грабить и к другим отрядам не перебегать. С нарушителей брать штраф в триста рублей. Все было решено, и Редкин с Шаламом Ивановым ушли.
Наступила ночь на первое июля, белая ночь. Светлое, небо было безоблачным. Город спал. В тишине только лаяли собаки да слышались шаги стражи.
В узком переулке показались четверо казаков. За их спинами висели бердыши и туго набитые сумы, в руках — пищали; звякали сабли.
Казаки подошли к городским воротам.
— Стой! Кто идет!
— Погыча! — тихо ответил один из казаков.
— Проходите.
У ворот стоял сам начальник караула Шалам Иванов.
— Ты, Василий?
Ворота беззвучно отворились, и четверо казаков исчезли за ними.
Одна за другой группы казаков выходили из города. Пропустив последних, Шалам Иванов сам вышел за ворота.
Все пятьдесят беглецов тихо пробрались к берегу Лены, где был причален большой коч торгового человека Щукина. Это был последний коч из числа спущенных на воду.
За две недели казаки с завистью и волнением видели, как пятнадцать кочей ушли из Якутского острога вниз по Лене. Больше четырех сотен торговых и промышленных людей ушли на Яну, Индигирку и Колыму для торга и промысла. И Щукин давно бы ушел, да его задержали судовые мастера.
Коч Щукина, оснащенный и наполовину нагруженный, стоял, готовый к отплытию. Его мачта четко выделялась на фоне светлого неба. Справа чернели четыре недостроенные коча, стоявшие на берегу.
Шагов за двести до коча Василий Бугор подал знак ложиться. Казаки залегли за песчаной грядой. Бугор послал Павла Кокоулина с четырьмя пластунами перевязать сторожей у амбара. Артемия Солдата он направил к кочу Щукина.
О северных рубежах Империи говорят разное, но императорский сотник и его воины не боятся сказок. Им велено навести на Севере порядок, а заодно расширить имперские границы. Вот только местный барон отчего-то не спешит помогать, зато его красавица-жена, напротив, очень любезна. Жажда власти, интересы столицы и северных вождей, любовь и месть — всё свяжется в тугой узел, и никто не знает, на чьём горле он затянется.Метки: война, средневековье, вымышленная география, псевдоисторический сеттинг, драма.Примечания автора:Карта: https://vk.com/photo-165182648_456239382Можно читать как вторую часть «Лука для дочери маркграфа».
Москва, 1730 год. Иван по прозвищу Трисмегист, авантюрист и бывший арестант, привозит в старую столицу список с иконы черной богоматери. По легенде, икона умеет исполнять желания - по крайней мере, так прельстительно сулит Трисмегист троим своим высокопоставленным покровителям. Увы, не все знают, какой ценой исполняет желания черная богиня - польская ли Матка Бозка, или японская Черная Каннон, или же гаитянская Эрзули Дантор. Черная мама.
Похъёла — мифическая, расположенная за северным горизонтом, суровая страна в сказаниях угро-финских народов. Время действия повести — конец Ледникового периода. В результате таяния льдов открываются новые, пригодные для жизни, территории. Туда устремляются стада диких животных, а за ними и люди, для которых охота — главный способ добычи пищи. Племя Маакивак решает отправить трёх своих сыновей — трёх братьев — на разведку новых, пригодных для переселения, земель. Стараясь следовать за стадом мамонтов, которое, отпугивая хищников и всякую нечисть, является естественной защитой для людей, братья доходят почти до самого «края земли»…
Человек покорил водную стихию уже много тысячелетий назад. В легендах и сказаниях всех народов плавательные средства оставили свой «мокрый» след. Великий Гомер в «Илиаде» и «Одиссее» пишет о кораблях и мореплавателях. И это уже не речные лодки, а морские корабли! Древнегреческий герой Ясон отправляется за золотым руном на легендарном «Арго». В мрачном царстве Аида, на лодке обтянутой кожей, перевозит через ледяные воды Стикса души умерших старец Харон… В задачу этой увлекательной книги не входит изложение всей истории кораблестроения.
Слово «викинг» вероятнее всего произошло от древнескандинавского глагола «vikja», что означает «поворачивать», «покидать», «отклоняться». Таким образом, викинги – это люди, порвавшие с привычным жизненным укладом. Это изгои, покинувшие родину и отправившиеся в морской поход, чтобы добыть средства к существованию. История изгоев, покинувших родные фьорды, чтобы жечь, убивать, захватывать богатейшие города Европы полна жестокости, предательств, вероломных убийств, но есть в ней место и мрачному величию, отчаянному северному мужеству и любви.
Профессор истории Огаст Крей собрал и обобщил рассказы и свидетельства участников Первого крестового похода (1096–1099 гг.) от речи папы римского Урбана II на Клермонском соборе до взятия Иерусалима в единое увлекательное повествование. В книге представлены обширные фрагменты из «Деяний франков», «Иерусалимской истории» Фульхерия Шартрского, хроники Раймунда Ажильского, «Алексиады» Анны Комнин, посланий и писем времен похода. Все эти свидетельства, написанные служителями церкви, рыцарями-крестоносцами, владетельными князьями и герцогами, воссоздают дух эпохи и знакомят читателя с историей завоевания Иерусалима, обретения особо почитаемых реликвий, а также легендами и преданиями Святой земли.