На кого похож Арлекин - [22]

Я чувствовал потоки тепла, особую вибрацию воздуха, смешанного с твоим детским запахом. Мои жабры выбрасывали золотые шары, рыбий жир созвездий, который плавал вокруг меня. Я едва сдерживался, чтобы не обнять тебя и не прошептать в горячее маленькое ухо: «Я люблю тебя, Денис». Я кричал это мысленно, кричал на всю Вселенную, и кровь стучала в висках. Хотелось ослабить галстук, запрокинуть голову и засвистать соловьем! Хотелось выпрыгнуть в окно, я чувствовал в себе этот взрыв энергии. Мне казалось, что в этот момент я могу опрокинуть поезд, оторвать крыло у самолета, оседлать носорога в зоопарке или даже трахнуть крокодила — ради тебя: А сколько стихов, глыбы стихов высочайшей пробы я строчил, сгорая в своем пламени! Ты не прочтешь их. А пока держи покрепче свои штаны и застегивай ширинку, чтобы не улетел твой воробей. Интересно, сколько сантиметров в стоячем положении у мальчика четырнадцатилетнего возраста? Да и оперилась ли эта птичка? Наверное, только первый пушок. И вообще, держи свою задницу поближе к стене, бельчонок, ты еще не знаешь, какой монстр сидит перед тобой. Не открывай моего ящика Пандоры, иди своей звездной дорогой, оставь меня наедине с моими арлекинами и неопалимой страстью.

Ты облизываешь пересохшие губы, ядовитый кончик твоего красного язычка скользит по жемчужинам двух широких передних резцов, заячьих лопаток. Дрожь пробежала по спине, и я чувствую горячую каплю пота на лбу, невыносимо жгучую, неуместную. Предательская капля. Ты поправил помятый воротничок и опять одернул короткие рукава школьного пиджака, растерянно захлопав ресницами: Чтобы не упускать драгоценное время, я выложил другой козырь: «Если хочешь, Денис, я подвезу тебя до дома, мой драндулет к твоим услугам». Надо было видеть неподдельный восторг в твоих глазах, ликующую улыбку: «На мотоцикле?! Я: я согласен! Я очень хочу!» Щеки твои зардели легким румянцем, ты даже заерзал на стуле от нетерпения. Но я не знал, как разрешить свою мужскую проблему, и пошел на маленькую хитрость, попросив Дениса подождать меня у входа, пока я отнесу классный журнал в учительскую и позвоню по телефону.

Белка ускакала, предвкушая детское удовольствие. Я вытер вспотевший лоб носовым платком и, держа правую руку в кармане, неестественной походкой быстро направился к туалету. В дверях я столкнулся с уборщицей, которая, прогремев ведрами, пожаловалась: «Вы только посмотрите в каком состоянии туалет. А вы еще почитайте, что они на стенах пишут — это вам как литератору интересно будет!» Я заперся в кабине, достал свой напряженный член, закрыл глаза, снова увидел твою улыбку, чувственные губы, зеленые глаза и начал мастурбировать. Оргазм пришел почти мгновенно — таким обильным фонтаном я мог оплодотворить всех женщин нашего города; мои нерожденные дети кричали на небесах, видя мои холостые выстрелы. Остывая, я изучал граффити: «После нас — хоть потоп», «Ищу партнера», «Володин — гомосек», и резюме: «Писать на стенах туалета, увы, друзья, немудрено — среди говна вы все поэты, среди поэтов вы — говно». С последним я почти полностью согласился, вытирая брызги своей душистой спермы с сиденья унитаза и со стены.

Ты ждал меня в школьном дворе, сидел на скамейке, болтал ногами в смешной старой болоньевой куртке с капюшоном, отороченным искусственным мехом, в которой ты еще больше походил на девчонку. Снежинки таяли на светлой челке, ты растерянно улыбался мне, маленький и беззащитный, доверчивый и жизнерадостный. Хотелось взять тебя в ладони и, как замерзшего желторотого птенца, отогреть теплым дыханием.

Байк завелся мгновенно, нервно задрожал щитками, предчувствуя желанного пассажира. Я закрепил наши сумки на багажнике, ты резво оседлал мой мотоцикл, обхватив меня руками, и только кисточка твоего спортивного «гребешка» подпрыгивала на дорожных ухабах. Воистину счастливые случайности езды на мотоцикле — чувствуешь твои неловкие (вынужденные?) объятия. Ребенок так доверчиво прижался к моей могучей спине, обтянутой черной кожей. Я вез самый драгоценный груз на свете — всю жизнь свою, всю смерть, всю любовь, все сны, всю свою благодатную осень, все стихи, всю боль, все слезы, всю нежность: Я вез сплошное, огромное сердце. Я еще никогда не вел свой байк с такой внимательностью и осторожностью — лихачить и выебываться я мог только с Гелкой, влюбленной в мысль о самоубийстве; она истерически хохотала от счастья на виражах и увлажняла свои тампоны.

Мои арлекины благоволили нашему дуэту с Денисом, и каждый перекресток в том день встречал нас зеленым светом, законы подлости светофоров на этот раз не срабатывали. Бог дал зеленый коридор, и на дорогах не было пробок. Я планировал зарулить на заправку, чтобы протянуть время, но бак оказался по-свински полным.

Денис жил сравнительно далеко от школы, в рабочем районе, где кирпичная труба фабрики имени какой-то революционерки дымила под окнами, окрашивая облака в грязно-желтый свет. Попутно замечу, что кризис культуры в России начался с того момента, когда люди научились любоваться промышленными пейзажами. Это было начало эпохи постмодернизма. Химики с колбами, классическая механика, фанерные крылья первых аэропланов, кепки, листовки, забастовки, фабричная культуры, городские жестокие романсы, орудие пролетариата, кухонные посиделки с мутной водкой при «лампе Ильича». Все стали товарищами.