На изломе - [33]

Теперь Вильну взять, и конец походу.

Петр замешался в толпу бояр и свиты и со всех сторон слышал горячие поздравления.

Его все любили за молодость, смелость и открытый нрав.

– Ну, князь, дозволь и мне тебе поклониться. У тебя под началом буду.

Петр оглянулся и узнал Тугаева.

– Ты, князь! Да я же твой по гроб должник! Ты меня вчерась от смерти спас! Поцелуемся! – И они крепко обнялись.

– Недосуг мне нынче, – сказал Петр, – а ужо не откажи: побратаемся!

– За честь почту! – ответил Тугаев, радостно улыбаясь.

Петр едва дождался конца церемонии и снова обмер, когда царь позвал его к своему столу. Только в час пополудни, когда все полегли спать, нарушая исконный обычай, Петр пошел следом за Кряжем, ведя коня под уздцы.

– Где он?

– Я тут в роще укрыл его. Дрожит, – со смехом ответил Кряж.

– Зови его!

– Ясновельможный пан! – залепетал еврей, изгибаясь и кланяясь. – И как пан сказал, так я и пришел, чтобы вести пана. Пан пойдет?

– Сейчас! – пылко ответил Петр.

– А мои карбованцы? – трусливо спросил еврей.

– Деньги? – Князь растерянно оглянулся. Вернуться в ставку – еще, пожалуй, отца разбудишь.

– Хочешь взять это? – сказал он, отстегивая изумруд, служивший ему на вороте запоном.

Еврей даже вздрогнул.

– Мне, пан? И пан не жартуе[12],– забормотал он.

Петр не понял.

– Не хочешь?

– Ой, и как же не хотеть! – воскликнул еврей. – Пан як царь, а Мордке бедный еврей. Как же не хотеть.

Петр кинул ему камень, и еврей мгновенно запрятал его за пазуху.

– Веди, – приказал Петр, – а ты иди спать! – сказал он Кряжу. – Батюшка спросит, скажи – в поле уехал!

Он ударил коня стременами и двинулся. Еврей побежал с ним рядом, держась рукой за стремя и всю дорогу говоря без умолку.

– Ой, и какой же славный пан! И какой же богатый пан! И какой у пана конь пенкний![13] Пан большой магнат!

– Плачет она? – спросил Петр.

Еврей закрутил головой:

– Ой, вей мир, как плачет! Тятеле убили, а какой важный пан был! Мамеле убили! Майонтки[14] пожгли! Ой, как плачет! Не будь пана, и что ей было бы… Ой, ой, эти казаки (тьфу, чтоб они кому другому снились) такие лайдаки. Разбойники, самые злые разбойники. Им девушку только покажи… Туты, пан!

Еврей остановился, тяжело переводя дух. Пот лил с него ручьями, и он усиленно шмыгал носом.

– Туты! – повторил он. У Петра замерло сердце. Он сошел с коня и некоторое время стоял в нерешимости. Уж не вернуться ли в лагерь?

Но потом вдруг порывисто рванулся вперед и без указанья еврея неведомым влечением сразу нашел камору, где была укрыта девушка, и распахнул дверь.

Девушка вскрикнула и забилась в угол.

Петр растерянно остановился у порога. Голова его кружилась, сердце замерло.

– Боярыня, – робко произнес он.

Незнакомый звук поразил ухо девушки.

Она взглянула на Петра из-за руки и невольно улыбнулась – так смешон был красивый русский витязь!

Петр оправился и сделал к ней два шага, и она вдруг приняла от лица обе руки и взглянула на него своими ясными глазами. Словно снопы ослепительного света брызнули на Петра из этих лучистых глаз, и он вспыхнул, как небо от первых утренних лучей.

– Сердце его теперь билось с невероятной силой.

Он уже смело подошел к ней и стал подле нее, улыбаясь и смотря ей в очи.

– О, мой рыцарь, – нежно произнесла Анеля, – ты меня спас от смерти!

– А ты дала мне жизнь! – ответил Петр.

Они сидели уже рядом. Много видела панна Анеля на дому у отца польских витязей: и рейтаров, и гусар, и улан, но ни один не поражал ее так, как этот русский враг ее отчизны, нет у него усов в три яруса, нет золоченой сабли и длинных шпор, не крутит он уса и не подбоченивается, но чувствует панна, что ни один из родственных ей витязей не устоит перед ним.

Не видал Петр красавиц, кроме сестры своей, Эльзы да сенных девок в своем доме, и в первый раз так близко один на один сидел он с девушкой, которая показалась ему краше майского дня.

– Сиротинка я бедная, – говорила Анеля на своем языке, – убиты отец и матушка, выжжено гнездо мое, и чуть покажу глаза – полонят меня враги. Куда я денусь? Ты один мой спаситель! – И она прижималась к нему.

Петр не понимал и половины из ее слов, но чувствовал, о чем говорит она, и жалость охватывала его сердце, а правая рука теснее и теснее прижимала к груди девушку.

– А ты говорила, что у тебя в Вильне есть свои!

– Есть тетка, но как доехать туда, а потом… как с тобой увижусь?

Сердце Петра радостно всколыхнулось.

– Увидимся! – весело ответил он. – Я сам тебя снаряжу с этим евреином, а там мы город возьмем, и я опять с тобой буду!

Анеля вдруг обняла его и прижалась губами к его щеке.

– Коханый мой.

Голова закружилась у Петра. Он сжал ее в объятиях.

– Милая!

– Так ты не покинешь меня?

– Ни в жизнь!

– Тогда зачем мне ехать, – сказала она, – ты с войском поедешь, а я с жидом в повозке.

Петр засмеялся:

– Я рад не расставаться с тобой!..

Чувство живой радости охватывало его всего и заставляло трепетать сердце.

Когда он вернулся в лагерь, отец увидел его сияющее лицо, он ласково ему улыбнулся и сказал:

– Да, не в пример иным тебя царь возвеличил!

Петр засмеялся. Ему забавно показалось, что радость его и отец, и все будут приписывать царской милости, а никто не знает того, что дороже всех милостей его сердцу первая молодая любовь.