На изломе - [34]

И он наяву грезил Анелей.

XXI Царский отъезд

Тихо было в опочивальне царской ставки. Царь крепко спал после дневных трудов.

Днем всего было: суд и расправа, осмотр покоренного и полууничтоженного Витебска, военный совет и решение идти дальше на Вильну.

Теперь он спал, и вокруг него было тихо-тихо.

Молодой спальник храпел, раскинувшись на широком рундуке. В соседней горнице спали четверо дворянских детей, а у входа стояла крепкая стража под надзором молодого Петра Теряева.

Завернувшись в широкую епанчу, положив голову на седельную подушку, он лежал под деревом невдалеке от царской палатки и мечтательно смотрел на синее небо, усеянное звездами.

Он не мог спать по службе, да и так сон бежал от его глаз. Лицо его, обращенное к небу, выражало безмятежное счастье, губы улыбались, и он время от времени вздыхал полной грудью от избытка своего счастья.

В первый раз он полюбил. Полюбил со всем пылом молодой, неиспорченной души, со всем увлечением своей юной цельной натуры.

Он лежал под деревом и день за днем, час за часом воспроизводил в памяти свои недолгие свидания с милой.

Она уже не боялась его и весело, как козочка, выбегала ему навстречу. В дрянной еврейской каморке на жесткой деревянной скамье он сидел подле своей Анели и забывал с нею весь мир. Она учила его говорить по-польски, он ее по-русски, она ему пела свои польские песни, рассказывала про свою детскую жизнь, и он слушал ее, пожирая горящим взором, и время от времени обнимал ее так крепко, что она трепетала в его объятиях.

Впрочем, случалось, она плакала и говорила ему:

– О, я сиротинка! Что я могу быть для тебя? Полюбовницей. Но я убью себя лучше.

Петр возмущался:

– Никогда этого не будет. Ты примешь православие и станешь княгиней, моей женой!

– Разве позволит тебе отец?

Петр задумывался, но потом энергично встряхивал головою.

– Царю поклонюсь. Царь прикажет! А не согласятся – возьму я тебя и уедем с тобой на рубеж биться с крымцами. Нам везде хорошо будет! – Обнимая ее, он осыпал лицо ее поцелуями.

Она вытирала слезы и беспечно смеялась.

– От-то весело будет! Я оденусь жолнером[15] и с тобой вместе буду!

– Ну, вот видишь, – радостно воскликнул Петр, – и плакать нечего!

Один раз она встретила его бледной, встревоженной.

– О, возьми меня к себе скорее! – воскликнула она, едва его увидела. – Спрячь меня!

– Что такое?

– Пан Квинто был тут. Я видела его!

Петр отшатнулся и в недоумении взглянул на нее.

– Кто такой? Откуда?

– О, я не знаю! Пан Янек и его друг Довойно оба из гусар Вишневецкого. Они были в Варшаве. Я не знала, что они тут!

– Кто они? Что им до тебя за дело?

– Пан Квинто сватал меня, и родители дали ему слово.

Петр пошатнулся и побледнел.

– Так ты чужая невеста?

– О, нет, нет! – испуганно воскликнула Анеля. – Я не люблю его! Он противный!

– Что же он говорил с тобой?

– Он? Ничего! Он шептался с Мордке, а я вся дрожала и заперлась.

– С Мордке? – сказал Петр и вышел из избы искать его, но еврей словно провалился сквозь землю.

Испуг и гнев охватили Петра. Он тотчас велел Кряжу взять двух конных воинов из своих людей и разыскать еврея.

В тот же вечер Кряж притащил его в лагерь скрученного и бросил перед князем.

Еврей был бледен, как мертвец, и не двигался в паническом страхе, но когда его развязали и Кряж вытянул его ременным поводом, он завертелся волчком и завыл.

– О, и что я сделал? За что эти лайдаки меня мучат! Что я им? Я бедный еврей! Пан, прикажи им отпустить меня!

– Молчи, собака! Говори, с каким поляком ты вчера шептался?

– Я? – еврей поднял руки кверху. – Чи у меня две головы? Чи я с ума сошел? Чи я не вем, что каждого ляха – фук, и за шею! Никакого ляха я не видел.

– Врешь, гадина! – закричал Петр. – Бейте его, пока он не признается.

Кряж ухватил еврея, но и под ударами тот продолжал клясться, что никого не видел. Он говорил с ляхом. Но тот лях, что за лях? Он старый органист из костела!

Петр отпустил еврея и успокоился.

– Тебе показалось, горлинка, – сказал он Анеле, но та побледнела и покачала головой.

– Он здесь. Он замыслил на меня! – повторяла она с упорством.

Петр вспомнил и эту сцену и на мгновение замер от страха.

Несомненно, что-то есть! Ах он беспечный!

Завтра же поедет и обыщет все норки в городе, небось никакой лях не спрячется…

– Княже! – послышался в темноте вдруг встревоженный голос. – А, княже!

– Кто? Что надо? Это ты, Еремей? – спросил Петр, узнав десятского от караула.

– Я, княже! Прискакал гонец из Москвы. Хочет царя видеть.

– Гонец! Сведи его в караульную избу и вели утра ждать, а грамоту возьми.

– Не дает! До самого царя хочет. Беда на Москве.

– Что? – у Петра замерло сердце, и он быстро вскочил на ноги. – Какая беда?

– Мор! Чума, слышь. Весь город вымер.

– С нами крестная сила! Гонец! Где гонец?

– Здесь!

Князь быстро пошел за Еремеем.

Царскую палатку окружали три цепи часовых. Петр дошел до крайней цепи и там увидел гонца. Это был дворянский сын Никитин. Молодое лицо его при свете факелов было измучено и бледно. Одежда запылена и изорвана, конь его, покрытый пеной, весь дрожал мелкой дрожью и гнул ноги.

Петр быстро подошел к нему.

– От кого грамота? – спросил он.

– От князя Теряева-Распояхина и патриарха! – ответил Никитин. – Наказано немедля царю в руки дать.