На границе чумы - [10]

Приехавшая полиция первым делом сняла с него побои. Следователь даже внимательно выслушал его историю, но положение Саши усугублялось тем, что в момент смерти мачеха была беременна двойней. А еще то, что, ко всем своим прочим достоинствам, она успела побывать в любовницах у Генерального прокурора, который теперь смотрел на измученного замордованного подростка абсолютно без жалости – примерно так же, как смотрел отец, подписывая отказ от сына. Статья «Доведение до тяжкого преступления», по которой Саше грозила психиатрическая клиника или подростковая колония, быстро превратилась в «Тройное убийство с отягчающими обстоятельствами», и Сашу без промедления отправили в Туннель.

Ему невероятно повезло. Туннель вывалил его неподалеку от лесного монастыря Шаавхази, перепугав братию удивительным блеском и навеяв мысли о сверхъестественных событиях и знамениях.

Собственно, монастырь и определил дальнейшую судьбу Саши: оправившись от домашних побоев, он остался в гостеприимных деревянных стенах, быстро обучился местному языку и через полгода, прочитав все монастырские книги, стал послушником с правом жизни в миру. Это давало ему все привилегии людей духовного звания и возможность строить светскую карьеру.

«Ты удивительный человек, Шани, – частенько говаривал настоятель. – Небесный Заступник отметил тебя».

«Почему это не может быть Змеедушец?» – спрашивал Шани. Настоятель ласково усмехался, прощая послушнику неверие.

«Змеедушец ничего и никогда не сможет послать с неба. А ты пришел к нам именно оттуда. Знаешь, иногда я даже думаю, что ты – ангел. Чего только стоят твои глаза, мой мальчик, они нечеловеческого цвета, словно камни в перстнях епископов».

Действительно, путешествие через Туннель повлияло на пигмент в глазах Шани так, что они стали фиолетовыми, будто аметисты, – еще одно подтверждение чуда для желающих верить в чудеса.

Годы, проведенные в монастыре, Шани всегда вспоминал с неизменным теплом. Мальчик из идеального мира, он мечтал о Приключении: путешествовать, открывать новые миры в космосе, находить удивительных животных и совершать подвиги – вот что всегда казалось ему самым главным. Что ж, в итоге он получил именно то, о чем мечтал в своей спальне, в мягком свете старинной, еще электрической лампы – забавный артефакт, привезенный отцом из научной поездки. Постепенно он стал забывать Землю, город Ленинград, в котором родился и жил, свой дом – иногда Шани даже казалось, что он родился на Дее и Земля ему просто приснилась. Единственное, чего он не мог забыть и простить, было отречение Максима Торнвальда; впрочем, со временем Шани перестал терзать себя тем, чего не мог исправить.

…Потом Шани все-таки заснул, и сон вынес его в пыточный зал инквизиции. Шани стоял возле дыбы и рассматривал свою мачеху – теперь она уже не была ни молодой, ни красивой: испуганное изможденное существо с пустыми глазами смотрело на шеф-инквизитора и не видело его.

– Я хочу, чтоб ты меня узнала, – сказал Шани. Мачеха не отвечала, и он продолжал спокойно и почти ласково: – Это же я, Саша Торнвальд. Твой пасынок. Помнишь?

– Позвольте мне, ваша бдительность, – прогудел из-за плеча Коваш, заплечных дел мастер, огромный, уродливый: ведьмы трепетали от одного его вида. – У меня и не такие вспоминали и узнавали. Ишь, ведьма!..

Шани приблизился к мачехе вплотную и прошептал:

– Мне уже не страшно, дорогая. Я нашел свое дело.

И отошел, уступая место Ковашу.

По большому счету, Шани был нормальным и адекватным человеком. Его небольшой душевный вывих – лютая ненависть к рыжеволосым женщинам – пошел даже на пользу его карьере, сделав Шани самым молодым шеф-инквизитором за всю историю. Если быть до конца откровенным, то ему не нравилось пытать ведьм и он не любил их муки – Шани просто хотел, чтобы колдуньи получали по заслугам, хотел честно и искренне. Никто же не виноват в том, что рыжие продают душу дьяволу, и тем более никто не виноват в том, что его мачеха была рыжей, но каждая ведьма должна ответить за свои преступления… Был даже случай, когда Шани отпустил одну из них, не найдя в ее действиях – якобы наведение порчи на соседа – состава преступления: как бы он ни относился к женщинам этого типа, но невинные страдать не должны – Шани слишком хорошо помнил веревку на шее и ускользающий из-под ног табурет. Тогда помилованная ведьма, худенькая девушка с кудрявым пламенем на голове, от избытка чувств кинулась ему на шею прямо в зале суда, захлебываясь слезами благодарности; Шани тоже обнял ее и сказал на ухо, тихо-тихо, чтоб не услышали умиляющиеся чудесной сцене зрители:

– Уезжай. Сейчас же. Как можно дальше. Я не смогу помиловать тебя дважды.

Ведьма оказалась понятливой, и они больше не встречались. В дальнейшем с подобными случаями Шани в своей практике не сталкивался. Ведьмы, которых он отправлял на костер, действительно оказывались виновны в колдовстве. Разумеется, в чародейство он не верил ни на йоту: его знаний по химии, биологии и медицине, полученных в начальных классах земной школы, хватало, чтобы быть на несколько порядков выше аальхарнских ученых и очень прилично разбираться в тех зельях, которые варили ведьмы. И если в качестве основного средства для порчевого зелья использовался фумт, который на Земле отнесли бы к пасленовым и который, безусловно, не приносил организму пользы, то магия тут была ни при чем, а вот предумышленное убийство – очень даже. Пять лет назад, к примеру, он расследовал дело о наведении порчи на государя Миклуша, белье которого, как оказалось, было пропитано именно бесцветным и безвкусным соком фумта. Шани хватило одного взгляда на покрытое язвами тело Миклуша и еще одного – на наследного принца, чтобы сделать правильные выводы. Придворный медик был арестован и, едва только увидев Коваша, небрежно перебиравшего в своем лотке пыточный инструментарий, дал признательные показания относительно продажи души темным силам и всех тех черных дел, которые сотворил, в том числе и наведении порчи на владыку. Затем Шани приказал всем покинуть пыточный зал и, когда помещение опустело, а последний служка закрыл за собой двери, подошел к медику и спросил: