На грани веков - [124]

Марч и впрямь спешил рассказать все по порядку.

— Майя досталась Лаукову Тенису, а Мартынь… — Он прикусил язык: разве ж барину надо знать, где теперь Мартынь, — и без того кузнеца ловят, как дикого зверя. Поэтому он кончил не так, как хотел:

— А Мартыню она не досталась… А старый кузнец теперь в имении, пьет на свадьбе и смеется над тем, как староста с переломанными ногами орет.

— Выходит, что он все же дурной человек,

— Нет, а только у них старая распря — из-за этой самой кузнецовой Дарты. И потому еще, что староста при старом бароне кузнеца скрючил.

— Скрючил? Это не тот ли самый старик, который чуть не ползком передвигается?

— С толстой дубинкой? Он самый и есть. Кузнечить он с той поры больше не может, а делает ложки, да лукошки, да севалки плетет.

И он пересказал до сих пор памятную Сосновцам историю о том, как старый Марцис хотел подковать норовистого жеребца старого барона, как тот зашиб конюха, и кузнец в гневе хватил коня молотом. За это старый барон Марциса — в каретник; господа в замке три дня пировали, а староста в каретнике три дня полосовал кузнеца, пока не перешиб ему хребет. И то еще четыре человека еле удержать могли кузнеца. Сам-то уж никуда не гож, а руки, что железо, — подкову разгибает. И колдун… Староста его все время боялся — боялся и ненавидел…

Курт слушал, нахмурив брови. Нет, пожалуй, слишком уж она мрачная — эта поместная романтика. Лучше, если бы этот мальчишка не был таким болтливым… Поэтому даже и назад возвращаться не хочется в этот угрюмый замок, хранящий воспоминания о кровавом самодурстве.

Глядя на широкий, окаймленный кустарником луговой простор, он подумал, что там, у Дюны, он везде видел сено уже в стогах, даже в запущенном Атрадзене его свозили по дворам.

— Не слишком-то вы у меня здесь усердны. В других местах я везде видел уже скошенные луга.

— Господские луга у нас тоже скошены, а до своих люди никак не доберутся. В самый сенокос кирпич возить приходится. Управляющий говорит: сам барин так приказал.

— Так и говорит?!

— Чтобы хоть начато было, покамест господин барон домой едет, говорит.

Прохвост этакий! Курт еле удержался, чтобы не сказать, что он никогда не приказывал гнать крестьян в самую страдную пору на барщину, которую можно выполнить исподволь, когда в поле уж не с чем будет поспешать. «Чтоб хотя бы начато было…» Значит, пять лет ничего не делал, а теперь гоняет крестьян — хоть что-нибудь барону показать. Ах, бестия! Недаром с первого взгляда и показался таким гнусным.

Все это он только про себя подумал. Мальчишка не должен догадываться, что барин о своем хозяйстве почти ничего не знает, так лучше можно выудить все нужное. По гладкой луговой дороге, пошатываясь, тащился словно бы уже где-то виданный человек, наполовину господского, наполовину мужицкого облика. Когда он уже прошел мимо, Курт спросил:

— Ты его знаешь?

— Как же не знать: это Ян-поляк из лиственской богадельни.

Верно! Курт оглянулся, но пешеход уже исчез в ольшанике за поворотом дороги в имение. В Голом бору цветет багульник, вечер тихий, вот и пахнет так одуряюще. Между кустиками голубики — глубокими яминами выгоревший коренник, местами и сосенки обгорели и пожухли.

— Леса у нас, видно, часто горят?

— Нет, нынешней весной только раза два и загоралось: в первый — у Глубокого озера, там смолокур Дав сам и потушил. А когда вырубка лиственского барина горела, так всю волость оповестили. День и ночь кругом канавы копали и очищали от веток. В большом лесу только пурвиет с пять, не больше, выгорело. В ельниках оно не так полыхает, как во мшарниках. Будут людям дрова подешевле.

— Ты как думаешь, не от солнца же он загорается?

— Нет, где там от солнца. Должно быть, беглые. До сих пор был один Друст — с женой и девчонкой. А теперь… теперь еще один есть… и Сусуров Клав тоже, видно…

Курт понял, что мальчишка о чем-то не договаривает, и поначалу не стал выпытывать. Но вот лиственского барина то и дело упоминает в своих рассказах, о нем надо бы узнать побольше.

— Хорошую дорогу проложил ваш лиственский барин через луга.

— Да, прицерковники теперь по ней с сеном ездят, не тужат. Раньше там сломанные дуги и оглобли так и валялись везде. А лиственский барин этого не любит. Я не так богат, говорит, чтобы из-за этих тяжелых возов с кирпичом телеги губить и лошадей загонять. Нынешней весной, пока разгружали печь, два дня канавы чистили и щебенку возили. А щебенку издалека, с Барсучьих горок, надо возить. Да что это для казенного имения, лошади там, что твои медведи!

— Да, арендаторы казенных имений богаче нас. Поэтому они и могут так много лесу покупать.

— Да — и кирпичей! Третий год уже строятся — и все конца-краю нет… Поначалу большие каменные хлева, потом богадельню, а теперь еще и школу строит. Одно за другим. А за эту дорогу, по которой наши ездят, он не берется. Вместе, говорит, давайте, тогда дело пойдет. А так что же — я буду гатить, а вы разваливать ее? Это непорядок. А нашему и горя мало — пускай мужики ломают себе шею.

— Так в конце концов, выходит, оба правы. Наши, видно, не очень-то радуются, что в сенокос по кирпичи надо ездить?

— Нисколечко. Как дожди придут, что от сена останется? И рожь тоже впору косить. А управитель говорит: «Да что же я, дорогие мои, поделаю, ежели барин приказывает? Я такой же холоп, как и вы».