На грани тьмы и света - [18]

Душа ль, что рвется, вылетая

Клубочком белым изо рта?

Иль, отрешенный, застекольный,

Мой ближний стерся и умолк,

Чтобы — ни радостно, ни больно,

Чтоб только волю втиснуть в долг?

Молчанье. Кран, как дух рабочий,

Стрелою с хрустом поведя,

Покончил вдруг с застоем ночи,

Напружился — и, погодя…

Не отрывалась, а всплывала

Плита, теряющая вес,

Как, удивленная сначала,

Она недолгий путь свой весь

Чертила вытянуто, странно,

Не отклоняясь ни на пядь:

Она боялась грубой гранью

Рассвет до крови ободрать.

И двуединое подобье

Бетон со спуском обретал:

Неотвратимый — как надгробье,

Торжественный — как пьедестал.

3

То в профиль, то лицом — при

спуске —

Там, надо мной, горит душа,

На вечность плюнувши по-русски,

Живой минутой дорожа.

А здесь, по русскому присловью:

«Один работай, семь дивись», —

По-русски ртами диво ловят

И головой — то вверх, то вниз.

Железный жест под грузом точен.

Без груза — радостно-широк:

Талант наукой не источен,

Науке дар свободный — впрок.

Жаль, с ним — с безвестным —

я расстанусь.

Да что ему? В пылу труда

Хранит в нас душу безымянность

Надежней славы иногда…

1970

«Сердце, и когда ты застучало…»

Сердце, и когда ты застучало,

В утреннем предчувствии своем,

Знал ли я, что нежное начало

Мне такую муку обещало,

Без которой песни не споем.

И пока хранить умеешь в тайне

До поры и чувство, и слова,

Значит, правда — спутница страданья

И любви взыскательной — жива.

1970

«Пусть гримаса не станет улыбкой…»

Пусть гримаса не станет улыбкой,

Но взлетел твой смычок огневой

Над блокадной оттаявшей скрипкой,

Над ночной многоструйной Невой.

О Нева! Ей в гранитной неволе —

Как вину в запасном хрустале:

Ведь его не пригубит в застолье

Та, что там — в пискаревской земле.

Та, что знала: не быть с нами третьей

Ни тогда, ни теперь средь огней,

Та, что знала: не будет бессмертья,

Но бессмертье заплачет о ней.

1970

«Земля свободна и просторна…»

Земля свободна и просторна,

Земля тепла и глубока,

И перевеянные зерна

Томит предчувствие ростка.

Для праздных глаз — однообразье,

А для меня — на сотни верст

Неразделимость и согласье…

1971

Безвременье

(На мотив старинной казачьей думы)

— Ой, Корнила, Корнила,

Стало дома все немило.

А куда бы мне, Корнила,

Снарядиться в поход?

— Дал бы я совет — на север,

Да все дороги снег завеял,

Не к поре поход затеял —

Добрый конь не пройдет.

— Ой, Корнила, Корнила,

Пропадает даром сила!

Ты отправь меня, Корнила,

Не на север, так на юг.

— А на юге-то, на юге

Прошли черно бури-вьюги —

Конь травы не найдет.

Еще мать нам не велела:

Там идет чума-холера,

Человеческому горю

Нету берега, как морю,

Не ходи ты на юг.

— Эх, Корнила, Корнила,

Мне слова твои немилы, —

Кован конь, клинок наточен,

Мое сердце воли хочет —

Отпусти хоть на восток!

— На востоке, на востоке,

Там Урал стоит высокий,

Люди пушки льют,

Кандалы куют.

Не ходи на восток.

— Ой, Корнила, Корнила,

Что-то сердце заныло…

Коль пути мои не торены

На глухие на три стороны,

Хоть четвертую мне дай!

— А четвертая сторона

Будет к западу,

А на западе

Двери заперты,

И без умысла без злого

Не поймут там твое слово.

А поймут, так не поверят —

Не откроют тебе двери.

Не ходи на запад.

— Эх, Корнила, Корнила,

Постарела твоя сила!

Только ездит к куму в гости,

Только греет свои кости —

То твоя и доля!

А моя-то доля

Не ночует дома,

Ночью кличет меня с поля,

Закликает с Дона!

Я слыхал про атамана,

Про его победу,

Я до Разина Степана

На совет поеду.

— Не найти тебе Степана —

Изменило счастье,

Порубали атамана

На четыре части…

— Что ж об этом человеке

Всюду слышу речи?

— В церкви прокляли навеки —

Значит, Стенька вечен.

1971

Дивьи монахи

Ночью с Дона — страхи

Клонят свечку веры.

С Киева монахи

Роют там пещеры.

Как монах заходит

С черной бородою,

А другой выходит

С белой головою.

Каково, монаше,

Житие-то ваше?

Белая — от мела

Или поседела

Твоя голова?

Солнце тяжко село.

Свечка догорела,

На губах монашьих

Запеклись навеки

Кровь или слова?..

Руки их в бессилье

Непокорны стали:

На груди скрестили —

Разошлись, упали

Дланями на глыбу,

Что весь день тесали.

1971

«На пустыре обмякла яма…»

На пустыре обмякла яма,

Наполненная тишиной,

И мне не слышно слово «мама»,

Произнесенное не мной.

Тяжелую я вижу крышу,

Которой нет уже теперь,

И сквозь бомбежку резко слышу,

Как вновь отскакивает дверь.

1971

На реке

Воткнулись вглубь верхушки сосен,

Под ними млеют облака,

И стадо медленно проносит

По ним пятнистые бока.

И всадник, жаром истомленный,

По стремя ярко освещен

Там, где разлился фон зеленый,

И черен там, где белый фон.

А я курю неторопливо

И не хочу пускаться вплавь

Туда, где льется это диво

И перевертывает явь.

1971

Далече рано…

Дон. Богучарщина

Налево — сосны над водой,

Направо — белый

   и в безлунности —

Высокий берег меловой,

Нахмурясь, накрепко

   задумался.

Еще не высветлен зенит,

Но облака уже разорваны.

Что мне шумит?

Что мне звенит

Далече рано перед зорями?

Трехтонка с флягами прошла,

И, алюминиево-голые,

Так плотно трутся их тела

Как бы со срезанными головами.

Гремит разболтанный прицеп,

Рога кидая на две стороны.

Моторный гул уходит в степь

Далече рано перед зорями.

Теки, река, и берег гладь,

Пусть берег волны гранью

   трогает.

Иные воды, да не вспять,

А все — сужденной им дорогою.

И сколько здесь костей хранит

Земля, что накрест переорана?..

Звезда железная звенит

Далече рано перед зорями.