На грани тьмы и света - [19]

1971

«Вокзал гнетущую зевоту…»

Вокзал гнетущую зевоту

Давил в обмякшем кулаке.

Я ожиданье, как заботу,

Стряхнул — и вышел налегке.

Через дверной замок скрипучий

Рывком — за мглою по пятам —

Туда, где ветер с током пущен,

Чтоб стон и свист — по проводам.

Туда, где гул в пустых киосках,

Где лист афишный — как декрет,

Где вдруг два профиля матросских

Наклонно вычеканил свет.

Не шло — «проезжие» — к обоим:

Средь ночи ль той, на том ветру ль

Годилось имя лишь одно им —

Непреходящее — патруль.

И как в бессмертие — легенда,

Врывались в черный переход

Балтийски взвихренные ленты,

Крылатый ворот — наотлет.

И всю дорогу словно жженье

Касалось моего лица:

Нет повторенья у движенья,

Есть продолженье — без конца.

1971

На рассвете

Снегирей орешник взвешивал

На концах ветвей.

Мальчик шел по снегу свежему

Мимо снегирей.

Не веселой, не угрюмою,

А какой невесть,

Вдруг застигнут был он думою

И напрягся весь.

Встал средь леса ранним путником —

Набок голова —

И по первоснежью прутиком

Стал чертить слова:

«Этот снег не белый — розовый,

Он от снегиря.

На рассвете из Березова

Проходил здесь я…»

И печатно имя выставил

Прутиком внизу,

И не слышал, как высвистывал

Некий дух в лесу.

Снегирей смахнув с орешника,

В жажде буйных дел,

Дух над мальчиком —

Над грешником —

Зычно загудел:

— А зачем ты пишешь по лесу

Имя на снегу?

Иль добрался здесь до полюса?

Иль прошел тайгу?

Снег ему не белый — розовый…

Погляди сперва!

И под валенками россыпью —

Первые слова.

Но едва спиной широкою

Повернулся дух,

Мальчик вслед ему сорокою

Прострочил их вслух.

Первый стих, сливая в голосе

Дерзость, боль и смех,

Покатился эхом — по лесу

И слезами — в снег.

1971

Сыну

Тебе, кого я в мире жду,

Как неоткрытую Звезду

Ждет днем и ночью Человек,

Уже забыв, который век.

Коснулся воспаленных век

Уже не слыша, плач иль смех,

Уже не зная, дождь иль снег,

Уже не помня тех имен,

Что для Звезды придумал он,

Уже — ни молодость, ни старость,

Уже светил круговорот

В глазах пошел наоборот,

И Человеку показалось,

Когда свой взгляд он устремил

На небо, — не Звезда рождалась,

Рождался заново весь Мир.

1971

И горит на губах моих имя Разделенной с тобою беды

«Рассвет застенчивый и ранний…»

Рассвет застенчивый и ранний

Вдвоем с тобой застиг меня.

Давай же постоим на грани

Еще не прожитого дня.

За дверью мир,

Живой, весенний,

Он в путь зовет меня опять.

Эх, если б я хоть на мгновенье

Мог, как тебя, его обнять!

Чтоб сердце заживо не смолкло,

В груди, как в доме, запершись,

Хочу прильнуть и жадно, долго

Пить из реки, чье имя — Жизнь.

Я, как тебе, ей жарко верю,

Чтоб никогда не разлюбить

И надвое вот этой дверью

Мой бурный мир не разрубить.

Он или ты? Кто нас оценит…

Но нет в душе моей черты:

Ведь мир тебя мне не заменит,

Как мира

Не заменишь ты.

1958

«Мелькают звезды в синей бездне…»

Мелькают звезды в синей бездне.

Гони, шофер! Душа — в огне!

Скорее в сумраке исчезни

Огонь в заплаканном окне.

Мигай за легкой занавеской,

Мани другого на порог, —

Мой спутник — ветер,

Злой и резкий,

Сорвет твой кроткий лепесток.

Обжитый мир четырехстенный

Сдавил по-волчьи — не вздохнуть,

Там есть любовь,

Но нет стремлений,

Там, как несчастье, слово —

      путь!

Вперед!

Немую боль разлуки

Я на распутье превозмог.

Прощайте, ласковые руки,

К глазам прижавшие платок!..

1960

«Дым березам — по пояс…»

Дым березам — по пояс.

Торопись, не просрочь.

Зарывается поезд

В нелюдимую ночь.

Мы так мало знакомы.

Только это не в счет.

Твою голову дрема

Клонит мне на плечо.

Но и в близости строгой

Наших рук, наших плеч

Я ревниво в дороге

Буду сон твой беречь.

Может, жизнью моею,

Той, что в горьком долгу,

Я иное навею,

Я иное зажгу.

Время ветром коснулось

Твоих щек в эту ночь.

О, попутчица-юность,

Торопись, не просрочь!

1962

«Далекий день, нам по шестнадцать лет…»

Далекий день, нам по шестнадцать лет,

Я мокрую сирень ломаю с хрустом:

На парте ты должна найти букет

И в нем — стихи. Без имени, но с чувством.

В заглохшем парке чуткая листва

Наивно лепетала язычками

Земные, торопливые слова,

Обидно не разгаданные нами.

Я понимал затронутых ветвей

Упругое упрямство молодое,

Когда они в невинности своей

Отшатывались от моих ладоней.

Но май кусты порывисто примял,

И солнце вдруг лукаво осветило

Лицо в рекламном зареве румян

И чей-то дюжий выбритый затылок.

Я видел первый раз перед собой

Вот эту, не подвластную эпохам,

Прикрытую сиреневой листвой

Зверино-торжествующую похоть.

Ты шла вдали. Кивали тополя.

И в резких тенях, вычерченных ими,

Казалась слишком грязною земля

Под тапочками белыми твоими…

Но на земле предельной чистотой

Ты искупала пошлость человечью, —

И я с тугой охапкою цветов

Отчаянно шагнул тебе навстречу.

1963

«Когда бы все, чего хочу я…»

Когда бы все, чего хочу я,

И мне давалось, как другим,

Тревогу темную, ночную

Не звал бы именем твоим.

И самолет, раздвинув звезды,

Прошел бы где-то в стороне,

И холодком огромный воздух

Не отозвался бы во мне.

От напряженья глаз не щуря,

Не знал бы я, что пронеслось

Мгновенье встречи — черной бурей

Покорных под рукой волос.

Глаза томительно-сухие

Мне б не открыли в той судьбе,

Какую жгучую стихию

Таишь ты сдержанно в себе.

Все незнакомо, как вначале —

Открой, вглядись и разреши!..

За неизведанностью дали —

Вся неизведанность души.

И подчиняться не умея

Тому, что отрезвляет нас,

И слепну в медленном огне я,