На грани тьмы и света - [10]
Шрифт
Интервал
Но, от грохота качаясь,
Птицы песен не прервали,
Прокатилось, утихая,
И над пропастью оврага
Только вкрадчивость глухая
Человеческого шага.
Корни выползли ужами,
Каждый вытянут и жилист,
И звериными ушами
Листья все насторожились.
В заколдованную небыль
Птица канула немая,
И ногой примятый стебель
Страх тихонько поднимает.
1966
«И я опять иду сюда…»
И я опять иду сюда,
Томимый тягой первородной,
И тихо в пропасти холодной
К лицу приблизилась звезда.
Опять знакомая руке
Упругость легкая бамбука,
И ни дыхания, ни звука —
Как будто все на волоске.
Не оборвись, живая нить!
Так стерегуще все, чем жил я,
Меня с рассветом окружило,
Еще не смея подступить.
И, взгляд глубоко устремя,
Я вижу: суетная сила
Еще звезду не погасила,
В воде горящую стоймя.
1967
«Нетерпеливый трепет звезд…»
Нетерпеливый трепет звезд
Земли бестрепетной не будит.
А ночь — как разведенный мост
Меж днем былым и тем, что будет.
И вся громада пустоты,
Что давит на плечи отвесно,
Нам говорит, что я и ты —
Причастны оба к этой бездне.
1967
«Поднялась из тягостного дыма…»
Поднялась из тягостного дыма,
Выкруглилась в небе —
И глядит.
Как пространство
Стало ощутимо!
Как сквозное что-то холодит!
И уже ни стены,
Ни затворы,
Ни тепло зазывного огня
Не спасут…
И я ищу опоры
В бездне,
Окружающей меня.
Одарив
Пронзительным простором,
Ночь встает,
Глазаста и нага.
И не спит живое —
То, в котором
Звери чуют брата и врага.
1967
«Над сонным легче — доброму и злому…»
Над сонным легче — доброму и злому,
Лицо живет, но безответно. Там,
Наверно, свет увиден по-иному,
И так понятно бодрствующим нам:
Там жизнь — как луч, который
преломила
Усталости ночная глубина,
И возвращает мстительная сила
Все, что тобою прожито, со дна.
Минувший день, назойливым возвратом
Не мучь меня до завтрашнего дня,
Иль, может, злишься ты перед собратом,
Что есть еще в запасе у меня?
Но, может, с горькой истиной условясь,
В такие ночи в несвободном сне
Уже ничем не скованная совесть
Тебя как есть показывает мне.
1967
«Живу меж двух начал…»
Живу меж двух начал —
И сердце часто бьется.
Жестокий ритм забот
Не эхом отдается
В душе моей, а звуком, звуком, звуком,
И нет конца моим тягучим
мукам.
Но я встаю и обвожу мой мир
Хранительным и беспощадным кругом.
Входи, стихия! Здесь я наг и сир,
Так будь моим диктатором и другом.
Мы будем долго над землей летать,
Устанем, обретая силы.
И сгинем, чтобы встретиться опять.
1967
«Когда несказанное дышит…»
Когда несказанное дышит,
Когда настигнутое жжет,
Когда тебя никто не слышит
И ничего уже не ждет, —
Не возвещая час прихода,
Надеждой лишней не маня,
Впервые ясная свобода
Раздвинет вдруг пределы дня.
И мысль, как горечь, — полной мерой.
И вспышка образа — в упор,
Не оправданье чьей-то веры,
Неверящим — не приговор.
На них ли тратить час бесценный?
Ты вне назойливых страстей…
Здесь — искупление измены
Свободе творческой твоей.
1967
«В такие красные закаты…»
В такие красные закаты
Деревья старые и те
Дрожат,
Как будто виноваты
В своей осенней нищете.
Но в их изгибах обнаженней
Я вижу напряженье сил,
С которым леса шум тяжелый
Здесь каждый ствол их возносил.
1968
«Весь день как будто жду кого-то…»
Весь день как будто жду кого-то.
Пора, пора!
Вот пыль с обрыва — сквозь ворота
И — в глубь двора.
С такою пылью — только дальний
И скорый друг.
Минута встречи — все отдай ей
Сполна и вдруг.
Звенело золотом нам слово
И серебром.
Так чем поделимся мы снова,
Каким добром?
Входи скорей! Не стал я нищим,
Хоть знал семь бед.
А что потеряно — отыщем,
Как вспыхнет свет.
Не будет света — вздуем мигом
Огонь в ночи.
Ты только мимо, мимо, мимо
Не проскочи.
1968
«Опять мучительно возник…»
Но лишь божественный глагол…
А. Пушкин
Опять мучительно возник
Передо мною мой двойник.
Сперва живет, как люди:
Окончив день, в преддверье сна
Листает книгу, но она
В нем прежнего не будит.
Уж все разбужено давно
И, суетою стеснено,
Уснуло вновь — как насмерть.
Чего хотелось? Что сбылось?
Лежит двойник мой — руки врозь,
Бессильем как бы распят.
Но вот он медленно встает —
И тот как будто и не тот:
Во взгляде — чувство дали,
Когда сегодня одного,
Как обреченного, его
На исповедь позвали.
И, сделав шаг в своем углу
К исповедальному столу,
Прикрыл он дверь покрепче,
И сам он думает едва ль,
Что вдруг услышат близь и даль
То, что сейчас он шепчет.
1968
«Мрак расступился — и в разрыве…»
Мрак расступился — и в разрыве
Луч словно сквозь меня прошел.
И я увидел ночь в разливе
И среди ночи — белый стол.
Вот она, родная пристань.
Товарищ, тише, не толкай:
Я полон доверху тем чистым,
Что бьет порою через край.
Дай тихо подойти и тихо
Назваться именем своим.
Какое ни было бы лихо —
Я от него хоть здесь храним.
Вокруг меня — такое жженье,
Вокруг меня — и день и ночь.
Вздыхает жизнь от напряженья
И просит срочно ей помочь.
И все размеренно и точно:
Во мраке ночи, в свете ль дня
В ней все неумолимо-срочно —
Ну что же, торопи меня,
Людская жизнь, но дай мне в меру
В том срочном вынести в себе
С рожденья данную мне веру,
Что вся — насквозь — в твоей судьбе.
И этой вере дали имя
Понятное, как слово «мать».
А нас зовут, зовут детьми твоими.
Так дай взаимно нас понять.
1968
«В эту ночь с холмов, с булыжных улиц…»
А. С.
В эту ночь с холмов, с булыжных улиц
Собирались силы темных вод.
И когда наутро мы проснулись,
Шел рекой широкий ледоход.
Еще от автора Алексей Тимофеевич Прасолов
