На горбатом мосту - [18]

Ну что же?

ПЕРВЫЙ

Не нукай – не запряг.

ВТОРОЙ

Да ладно! Что,

Скажи на милость, что же ты там видел?

Ведь говорят… Ну, в общем, знаешь сам.

ПЕРВЫЙ

А! Что видал… Да сапоги и шляпу.

Уж больно быстро гнали…

ВТОРОЙ

Неужель

Покойник в шляпе был? Неблаголепно…

Такого быть не может!

ПЕРВЫЙ

Вот те крест!

Видал, как вот тебя.

ВТОРОЙ

Знать, правду бают,

Что в голове покойника – дыра!

Убили, тоись… Да!

ПЕРВЫЙ

Чего тебе-то?

ВТОРОЙ

А правда ли, что новый государь —

Ну чисто ангел? Бают, мол, свободу

Зараз всем людям выдать обещал.

ПЕРВЫЙ

Свободу?.. Это ж как?

ВТОРОЙ

Да я не знаю…

ПЕРВЫЙ

Не знаешь – так молчи! Видать, тебя

Ещё пороли мало.

ВТОРОЙ

Дык ведь…

ПЕРВЫЙ

Мало!

ВТОРОЙ

И верно.

ПЕРВЫЙ

Значит, выпорют ещё.

ВТОРОЙ

На все есть Божья воля…

ПЕРВЫЙ

Только ты-то

Не лезь её разгадывать, а то

Как кур в ощип и попадёшь!

ВТОРОЙ

(со вздохом)

И правда…

Уходят, продолжая о чём-то беседовать.

Переводы из польской поэзии

Марек Вавжкевич

Спасение

Любимая, мой сон полночный

Прерви, шепнув, что к нашей тверди

Подходит море неумолчно —

Оно прозрачное, как ветер.

Пронизана лучом солёным

Лазурь волны. И я – поверю

И вновь к тебе приникну сонно.

Любимая, коль я до срока

Засну, поведай: снова ночью

Шумит сосна, так одинока

В лесу, в чащобе одиночеств.

Любимая, в неразберихе

Времён и судеб – из былого —

Спаси, укрой за словом тихим

От яви злой и сна дурного.

Скажи мне ты, что от начала

Была везде со мной незримо,

Любови все в себя вмещала,

Жила во всех моих любимых.

Неповторима и мгновенна —

Одна моя ты в целом свете.

Не встречу я во всей Вселенной

Ту, что уже навеки встретил.

Ты дальше всех, и рядом – ты же,

В ночи мне о волне той светлой

Шепни. И море к нам всё ближе,

И от него спасенья нету.

Собиратели осени

В свете туманном со стерни улетают птицы,

Молчаливые, словно им стиснуло горло

Предчувствие холодов. Сквозь щелястые рамы

Ветер сочится и мгла. Еле слышен

Шелест чьих-то шагов.

Это осень —

Долгожданная, неожиданная,

Незаслуженная, как всегда.

Заглядевшись в туманные окна, заслушавшись шелестом,

Собиратели осеней подступающих и ушедших,

Коллекционеры сомнений растущих, надежд увядающих,

Мы время считаем у самых гроздей рябины.

И это уместно в ту пору, когда наконец

Оценены золото, пурпур и бронза. Все краски пред нами,

Достаточно лишь подождать – и рассеется мгла,

Открыв обаянье уже уходящего света,

Глаза распахнув нам, бессильным теперь перед ним.

Столько лет мы не знали его. Сегодня, когда слишком поздно,

Когда сладко в нас проникает реальность былого,

Давайте споём,

Только шёпотом, чтобы мглу не спугнуть,

Чтобы в согласии быть с молчанием птичьим.

Давайте споём

Чужеземную песню забытую

О заледенелом клёне,

О памяти листьев опавших.

Затянем тихонько ту песню

Так,

Как если бы мы говорили о неминуемом будущем.

Недописанные стихи

Ютятся во мне стихи мои недописанные:

Опалённые, скомканные, пучеглазые,

Кто – с перебитой ногою, кто – с шишкою.

Икают, хриплым кашлем заходятся,

Утирают нос рукавом, у печки толкаются —

Неизвестно, чего хотят.

Не уверен в своём отцовстве. Так ли, эдак —

Ложе точно было внебрачным, мать же

Позабыта. Не помню даже

Акт зачатья. Но как-то распознаю их —

По гримасам лиц, жестам рук немытых,

По упёртому в стену мутному взгляду.

Нахожу для них нежности крохи.

Одному

Дам горчичное зёрнышко, капельку водки – другому.

Иного и тряпкою шлёпну.

Но так,

Чтоб не особенно больно.

Знаю: не выйдут в люди

И не дойдут до людей.

Но раз уж они существуют

Неизвестно откуда, зачем —

Ничего не поделаешь!..

Кстати,

Не такое уж это диво

В удивительном нашем мире.

Перо

Сорок лебедей через мой сон пролетали —

Сквозь облака снежно-белые

Над рекою, недвижно текущей.

Я пробудился —

Коснулось лица моего

Изломанное перо.

«Фотография врёт. Моя мама…»

Фотография врёт. Моя мама

Никогда не была такой старой.

Ведь с тех пор,

Как ей исполнилось сорок,

Она

Опережала меня

Лишь на несколько месяцев,

Не считая, конечно,

Мудрости и доброты.

Нынче, почти что семидесятилетний,

Гляжу на маму свою молодую,

Которая старше меня

На одну только смерть

Я, ты, мы

Первое из этих слов

Относится только ко мне.

Второе – к тебе

И ко мне.

Ну а третье к нам не имеет

Ни малейшего отношения.

NN, мужчина лет сорока

Боже ты мой, как же тут всё заселилось,

Как помертвело, как уравновесилось,

Как всё похоже – этот бетон и гранит,

Эти песчаники, мраморы, холмики земляные,

Эти вроде бы кипарисы, туи и тополя,

И этот ветер, рождающий мёртвые шелесты

В жёсткой листве тополиной и в траурных лентах.

Боже ты мой, они окончательно умерли,

Все, как один, одиноки —

На тонком шелку, на полотне перепачканном,

В шуме аппаратуры

И вое сирен запоздалых,

В болтовне проливного дождя,

В рыдании или в молчанье.

У них всё навеки теперь. Узаконено всё

Надписью медной, табличкою жестяною,

По камню – резцом, по воде – тонкой веткой.

И никуда им не деться, нигде им не спрятаться

Перед звоном лопаты, перед святою водой,

Глиной, песком или крестом на дороге.

А этот хитрец и ловкач – как будто мужчина,

Как будто лет сорока? Вот тот, что укрылся

Под литерами NN, словно из алфавита

Знал только их, словно бы не мог себе выбрать

Что-то получше, к примеру XY или MW.

Что утаил он от нас, и что унёс он с собою?

Что и кому он оставил? Нельзя же вот так

Уйти без следа, умереть просто так, для себя лишь,