На главном направлении - [9]

Город Керки Туркменской ССР, куда я прибыл в марте 1927 года, произвел на меня тягостное впечатление.

Началось с переправы на левый берег Амударьи.

Государственной переправы еще не существовало. Промышляли ею частные владельцы каюков. Сажали пассажиров столько, что вода едва не заливала их. Оказалось, что сесть в каюк трудно, так как берег не был оборудован. Требовалось умение прыгнуть в суденышко, чтобы не попасть в реку, кипящую водоворотами. Не менее трудно и выйти из каюка. А как беспомощно чувствовали себя, когда находились на середине полноводной реки и с тревогой следили за туркменом, который, выбиваясь из сил, орудовал длинным шестом, сопротивляясь течению, — именно шестом, а не веслом, ибо только так можно бороться с могучей стремниной горной реки.

Тогда еще не родился хороший обычай — встречать приехавшего товарища, и первые впечатления особенно угнетали меня.

Керки хотя и называли городом, но это был кишлак, правда, но совсем обыкновенный, ибо в нем сходились торговые пути с Афганистаном. Одна из улиц называлась Таможенной; здесь стояло два ряда европейского типа домов, в них размещалась таможня и жили таможенные служащие. Остальные строения — глинобитные, с плоскими крышами и высокими дувалами.

В центре города находилась базарная площадь, куда на верблюдах и ишаках приезжали продавцы и покупатели всевозможных изделий. В базарные дни шла очень оживленная торговля. Немало было здесь купцов — туркменов и афганцев. Торговали мясом, шерстью, коврами, фруктами, а нелегально — контрабандными товарами и наркотиками. Всего было вдоволь, кроме рыбы, хотя рядом протекала Амударья; иногда, правда, нам приносили рыбу, но по высокой цене. Называется эта рыба скаферингус, с виду похожа на маленького сома, а на вкус даже лучше стерляди. Знатоки утверждали, что такая рыба водится только в двух реках мира: в Амударье и Миссисипи.

В наиболее многолюдных, а следовательно, и наиболее грязных уголках рынка располагались парикмахеры; бритву им заменял остро отточенный кусок косы или длинный стальной нож — ими они брили и головы, и бороды, предварительно долго массируя кожу мокрыми пальцами без мыла. Благодаря такому массажу бритье проходило совершенно безболезненно, не вызывая раздражения. Это испытал на себе.

В Керках я остановился в комнате одного таможенного служащего. Снял угол. Спали мы на полу: старожилы разъяснили, что лучше всего спать на разостланной кошме — скорпионы не любят запаха шерсти. Обувь по утрам не рекомендовалось надевать, не вытряхнув ее предварительно, потому что скорпионы любят забираться туда, где есть хоть слабый запах человеческого пота. Но в конце концов я перестал считаться с тем, что любят и чего не любят скорпионы, и купил топчан.

С другой азиатской тварью — фалангой — мне пришлось вскоре познакомиться; она обычно, как клоп, взбирается по стенкам на потолок и оттуда падает на постель. Первое время мы по нескольку раз за ночь зажигали керосиновую лампу и осматривали стены. Потом надоело.

Почти все приезжие обзаводились настойкой убитого скорпиона на хлопковом масле или на спирте, чтобы смазывать места, укушенные ядовитой нечистью. Насколько эффективно подобное лечение, мне испытать не пришлось.

В Керках в то время насчитывалось до 2 тысяч жителей, из них около 600 русских, большинство которых составляли бывшие ссыльнопоселенцы. В городе были один кинотеатр, одна русская школа и несколько школ на туркменском языке, больница и военный госпиталь.

Керки являлся окружным центром. Здесь размещались окрисполком и окружной комитет партии.

Не раз по заданию командования мне приходилось выезжать в отдаленные кишлаки. Подолгу беседуя с местными жителями, я всегда убеждался в искреннем расположении туркмен к русским, особенно к военным, защищавшим их от вторжения банд. Но не только защита от вооруженных нападений вызывала у туркмен дружеское чувство к русским. В первые годы существования среднеазиатских советских республик значение санитарно-профилактических мероприятий и культурной работы в отсталых районах имело особенно большое значение, ибо население здесь было почти сплошь безграмотное и зараженное различными болезнями. Работали приехавшие из Советской России врачи и учителя, по мере сил участвовали в этой работе командиры и их семьи. Талантливый и трудолюбивый, но приниженный туркменский народ на наших глазах выходил из тьмы и нищеты.

За четыре с половиной года моей службы в погранотряде я проехал в седле много сотен километров по пескам южных Каракумов, по горам Таджикистана, откуда берет свое начало Амударья (в верховьях она называется Беш-Капа, то есть «Пять рукавов» или «Пять речек»), по густым камышовым зарослям, где едва заметно вьется пограничная тропа.

При выезде на границу с дозором приходилось пользоваться лошадьми, сменяемыми на каждой заставе. Этими поездками решалось сразу несколько задач: во-первых, можно было практически изучать условия несения пограничной службы; во-вторых, отпадала надобность в выделении специального наряда для сопровождения; в-третьих, за часы следования на лошади в составе дозора я успевал наслушаться рассказов наших бойцов не только о служебных делах, но и о детстве, юности, о работе, даже о любимой девушке.