На главном направлении - [86]

В тот же день пронесся слух, что вместе с Рокоссовским переводятся на тот же фронт и все его заместители. Но приехавший к нам Г. К. Жуков объявил, что И. В. Сталин запретил какие бы то ни было переводы и все должны оставаться на своих местах.

Не скрою, многие из нас опечалились. Меня беспокоило, будет ли новый командующий так же внимателен к работе тыла, будет ли он учитывать особые трудности в работе тыла. Ведь тыл — это такое поприще, на котором ты всегда можешь «погореть», если не будешь иметь поддержки у командующего. О Жукове притом же говорили как о человеке с жестким характером и крутым нравом…

Хорошо сохранился в памяти прощальный диалог между двумя маршалами, поднявшимися на импровизированную трибуну в День артиллерии. Они вспомнили свои молодые годы, когда оба воевали на фронтах гражданской войны, свои встречи на учениях, соревнованиях (ведь оба были лихими кавалеристами) и т. д.

Все присутствовавшие генералы и офицеры с восхищением смотрели на своих маршалов. «Именинники», то есть наши славные артиллеристы, в честь которых был устроен праздник, уезжали в свои армии и корпуса с хорошим настроением и благодарили организаторов торжества.

На следующий день я впервые докладывал новому командующему о положении дел. Должен сказать, что я испытал немалое облегчение, когда увидел, насколько глубоко и всесторонне вникает маршал Жуков в вопросы тыла. В первую очередь он поинтересовался питанием солдат на переднем крае и тут же порекомендовал выяснить все претензии, относящиеся к продовольственному и вещевому снабжению. Особое же внимание уделил коммуникациям фронта, поскольку, как он сказал, «нам предстоят большие оперативные перевозки». В задачи массовой проверки и обследования госпиталей вошло и выяснение самочувствия и морального состояния раненых бойцов. В заключение разговора предложил мне подготовиться к поездке в Москву, куда маршал выезжал с докладом Верховному Главнокомандующему.

27 ноября 1944 года специальным поездом мы прибыли в Москву. По дороге. командующий вел беседы с сопровождавшими его лицами на всевозможные темы. Не раз затрагивались вопросы тыла, и мне приятно было слышать, как настойчиво Жуков подчеркивал значение тыла в предстоявшей операции.

В Москве ежедневно, а то и два раза в сутки маршал знакомил меня с новыми деталями плана, ставил задачи и выслушивал мои доклады. В частности, он сообщил мне о предстоявшем прибытии в состав 1-го Белорусского фронта четырех общевойсковых армий, о предполагаемой перегруппировке наших войск и о том, что подготовку к наступлению надо завершить не позднее 10 января 1945 года.

Нетрудно понять, как важно начальнику тыла за полтора месяца до наступления представлять себе в основных чертах будущую операцию. Но и сам командующий мог благодаря этому с большей уверенностью и заблаговременно ставить конкретные задачи тылу.

В дни, проведенные в Москве, я успел дважды доложить начальнику тыла Красной Армии генералу А. В. Хрулеву о нуждах фронта в связи с намечаемой операцией, детально выяснить у начальника Главного артиллерийского управления маршала артиллерии Н. Д. Яковлева план и график подачи фронту боеприпасов; с начальником ЦУП ВОСО Красной Армии генералом И. В. Ковалевым мы уточнили график поступления на фронт оперативных и снабженческих поездов. К слову сказать, график оказался чрезвычайно напряженным: ведь за каких-нибудь 30–40 суток должны были прибыть 4 общевойсковые армии — свыше 500 эшелонов, более 100 эшелонов с боевой техникой и около 800 снабженческих поездов. Кроме того, внутрифронтовые железнодорожные перевозки составляли не менее 15–20 поездов в сутки.

Обо всех этих переговорах я доложил маршалу Жукову перед отъездом из Москвы. Предстояла огромная организационная работа, чтобы принять и обслужить такую массу поездов. На первый взгляд может показаться, что это чисто железнодорожная задача. Но это не так.

Возвратимся еще раз к опыту Белорусской операции. Оперативных эшелонов прибывало тогда в границы фронта по 50–60 в сутки. Чтобы их принять, быстро разгрузить и немедленно возвратить порожняк, требовалось обеспечить широкий фронт выгрузки — не менее 15–20 железнодорожных станций. Однако мы не могли разгружать прибывавшие армии, где нам вздумается. Штаб фронта обязал разгружать армии подальше от того района, где они будут использованы в действительности, то есть соблюсти элементарные требования оперативной маскировки. Для этого дорожным войскам фронта ставилась задача обеспечить подходы к станциям выгрузки и выход на основные магистрали. Такой маневр увеличивал расход горючего. Следовательно, службе снабжения горючим необходимо было выдвинуть свои склады (отделения) к районам выгрузки. От медицинской и продовольственной служб также требовалось выдвинуть свои пункты на каждую станцию выгрузки. Короче говоря, если принятие мощного потока поездов составляло в Белорусской операции для тыла фронта огромную комплексную задачу, то теперь ее предстояло выполнить в еще большем масштабе.

Задача оказалась выполнимой, поскольку я заблаговременно знал, что и куда подавать. Тем не менее возникало известное противоречие между требуемым соблюдением оперативной маскировки и возможностями тыла. Не составляло особого труда выгрузить армию в 100–150 километрах от района сосредоточения, если иметь в виду людей и подвижную технику; в нужный момент эти люди и техника за короткий срок выдвинутся в новый район. Но как быть с десятками тысяч тонн боеприпасов, продовольствия, фуража, горючего, идущего в адрес той же армии? Неужели и это имущество ради маскировки следует сначала выгружать в одном районе, а затем через 10–15 суток снова грузить в вагоны и подавать ближе к фронту? Встал вопрос о двух районах базирования каждой вновь прибывающей армии: один временный (10–20 суток), другой — постоянный. В связи с этим 5 декабря я доложил командованию фронта «План базирования армий 1-го Белорусского фронта». Конечно, это было секретное мероприятие, так как, зная наш план, противник мог разгадать намеченную для наступления группировку войск.