На фарватерах Севастополя - [71]

На следующий день вечером на кладбище Коммунаров хоронили полкового комиссара. Печально пели медные трубы оркестра, морским бело–синим флагом был покрыт гроб. На похоронах был весь личный состав нашего соединения, пришли матросы и офицеры с кораблей эскадры и из других частей: комиссара Бобкова знали и любили на флоте. С высокой горы, где лежало кладбище, было видно открытое, неспокойное море. Волны далеко внизу шумели у прибрежных скал, на передовой вырастали и таяли хлопья разрывов, а над головами траурной процессии барражировали «ястребки». Когда опускали гроб в скалистую могилу, неожиданно ударили наши береговые батареи, и, казалось, их залпы были прощальным салютом комиссару.

А внизу плакало и тоскливо шумело море.

В ночь на второе июня, закончив свою обычную работу, мы почему–то не расходились отдыхать, словно чего–то ожидая.

Наступало утро. В раскрытые двери подземелья видна была синяя бухта, чуть зарябившая от свежего бриза. На рейде чисто, только, прильнув к берегу, стоят замаскированные катера–охотники и тралбаржи… И вдруг вода в бухте стала молочно–розовой, слабый туман над водой порозовел, покраснели крыши и стены уцелевших на берегу домов. Над Севастополем поднималось солнце.

Было тихо и прохладно, хотелось выйти из прокуренного и темного убежища на солнечный утренний простор. На стоявших у берега кораблях с певучим звоном отбили склянки — семь часов утра. И в эту минуту раздался сильнейший гул артиллерийской канонады. Сразу зазвонили телефоны с наблюдательных постов. Сигнальщики докладывали:

— По всей линии фронта фашисты открыли артиллерийский огонь!

— В воздухе над передовой — сотни самолетов!

— Началось! — переглянулись мы с Иваном Ивановичем, предполагая, что наступил третий штурм Севастополя. Но мы ошиблись. Это было начало артиллерийской и авиационной подготовки. Грохот разрывов снарядов и бомб продолжался весь день. Сотни «юнкерсов», «хейнкелей» и «мессершмиттов» группами и поодиночке кружили в июньском зное, сбрасывая бомбы на Севастопольскую бухту, город, аэродромы и передовую. «Мессершмитты», попарно сменяясь каждые полтора часа, патрулировали над городом, высматривая добычу.

С минуты на минуту мы ожидали ударов вражеской авиации и по нашей бухте и кораблям. Контр–адмирал Фадеев приказал всем катерам–охотникам и тральщикам рассредоточиться. Корабли и особенно катера–охотники уходили теперь к берегу, укрываясь под скалами и маскируясь зелеными ветками деревьев. Все люди ушли в укрытия, связисты еще раз проверили линии связи, на КП привели в готовность противопожарные средства и санитарную часть.

Действительно, во второй половине дня десятки фашистских бомбардировщиков прорвались к нашей бухте и в течение сорока минут бомбили все, что находилось в их поле зрения.

Самолеты, отбомбившись, набирали высоту и снова пикировали, включая воющие сирены. Грохот и взрывы сотрясали наш подземный КП, мигал огонек аккумуляторной лампочки. Все сосредоточенно и молча курили, непроизвольно прислушиваясь к разрыву очередной бомбы. Железную дверь подземелья контр–адмирал Фадеев приказал приоткрыть, так как вентиляция не работала и, кроме того, создалась угроза обвала убежища. К нам вместе с грохотом боя и с воем сирен врывались облака пыли и раздробленного камня, дыма и гари.

В нескольких местах на территории базы бушевали пожары — горела столовая, горели продовольственные склады, осколками бомб был подожжен катер–охотник. Но как только стихли разрывы бомб, из всех подземелий и щелей выбежали люди.

Из горящего продовольственного склада вытаскивали ящики с консервами, мешки с сухарями. Наладили ручные насосы и водой из бухты стали тушить пожары. Ни один водопроводный кран не работал, пресная вода кончилась: водопровод был окончательно разрушен.

Хотелось пить, было жарко и душно. Нужно было готовить пищу, так как обед погиб под развалинами столовой. Наш хозяйственник с двумя матросами отправился на поиски колодцев пли источников: где–то в прилегающей к Карантинной бухте балке должна была быть колодезная вода.

Начальник штаба Морозов осматривал подземелье. Была разрушена не только пристройка у входа на КП. От близких разрывов бомб потолок дал трещины и грозил обвалиться. Кроме того, множество воронок вокруг нашего КП говорило о том, что фашисты не случайно так усердно бомбили этот район. Теперь было достаточно еще одного сотрясения от взрыва бомбы или крупнокалиберного снаряда, чтобы вся кровля обвалилась. Поэтому с наступлением темноты пришлось с сожалением расстаться с нашим казавшимся таким уютным подземельем. Такова сила человеческой привычки. Мы так сжились с темным и прохладным тоннелем, что не хотелось и уходить.

Новое убежище было почти вдвое меньше и находились на восточном склоне холма возвышенного берега. Вход в него был совершенно не заметен в складках балки. Здесь в тесноте и пришлось оборудовать новый КП. Надо было проводить новые телефонные линии и устанавливать радиостанции, чтобы быть связанными и с флагманским командным пунктом командующего флотом и СОР; связь была нужна со Стрелецкой бухтой, где базировались большие корабли нашего соединения; связь была нужна с береговой обороной, с батареями которой мы взаимодействовали, организуя прикрытие Севастополя с моря.