На дыбе. Русский исторический детектив - [36]
СВЕЖАЯ КРОВЬ
На московских улицах знатная потеха: улюлюканье, хохот, крики. Мальчишки, нищие и просто бездельники бегут за необычным кортежем: дюжина громадных острорылых свиней, отвратительно визжа под ударами бичей, волокут по навозным лужам разверстый дубовый гроб. В гробу мотается влево-вправо месиво трупа, облаченного в богато расшитый красного цвета кафтан со стоячим воротником и золотыми пуговицами. Из глазниц черепа выползают жирные белые черви.
Сей веселой забаве предшествовали события весьма важные.
Прощание
Шумно и дымно в просторном доме Франца Лефорта. Стол заставлен пузатыми бутылками, серебряными чарками, паровыми стерлядями, блюдами черной икры, ренское льется рекой. Нежно поют на хорах скрипки, им вторят альты, кларнеты, гобои, мелко дрожит медь литавров.
Лефорт посасывает трубочку, отряхивает пепел с бархатного кафтана и с легкой улыбкой смотрит на нежно воркующую парочку — Государя Петра Алексеевича и тонкую, словно прозрачную, пышнокудрую блондинку Анну Монс. Пётр держит своей ручищей узкую ладошку Анхен, склонился к её креслу и что-то нашептывает сокровенное.
Трещат и тухнут в густом воздухе свечи. Слуги в светлых безрукавных камзолах и длинных белых чулках спешат вновь возжечь их, приоткрывают высоченные застекленные окна, в которые тугой струёй врывается февральский ветер, уже несущий живительный запах весны.
Меньшиков закончил танец. Он подсаживается к Лефорту и, лукаво посмеиваясь, кивает в сторону Петра. Лефорт понимающе смеется:
— Неприступная крепость пала под стрелами Амура! И то, долгая разлука предстоит…
— Что делать! — шумно вздыхает Меньшиков. — С Венециянской республикой надобно заключить союз против турок. А ещё посетить Вену следует да курфюрста Саксонского. А прямая дорога в те земли через Польшу. Но, Франц, сам ведаешь, там после смерти короля безначалие бурное, мятежные войска по всем дорогам рыщут. Вот и пришлось известить рижского генерал-губернатора Дальберга, что скоро прибудем к нему с полномочным посольством. Сей окружной путь, увы, удлинит наше путешествие. Поверь, так скучно покидать Россию… Смотри, вестовой несется к нам. Что случилось?
Тем временем Анхен с печальной нежностью взирала в очи Петра:
— Мой ангел, последний вечер с тобой! Ежечасно я буду лить слёзы горькие о тебе…
— Что делать, мое сердце? Дела государственной важности нас разлучают. Завтра ранним утром отправлюсь в путь долгий, многомесячный. Жажду Россию сделать могучей. Последний час зрю тебя, любимая Анхен…
Коварная измена
Не ведал того Пётр, что судьба уже вмешалась в его планы. К нему до неприличия стремительно приближались Лефорт и Меньшиков. Зашептали в уши:
— Дела серьёзные, заговор!
— Что? — Пётр округлил глаза. — Вы в своем уме? Оркестр громко заиграл контрданс. Дамы зашуршали фижмами, кавалеры повели их в круг. Меньшиков продолжал:
— Стременного полка стрельцы с изветом, в прихожей ждут. Говорят: «Дело самой срочной важности!»
— Кто доносчики?
— Пятисотный Ларион Елизарьев и приятель его Силин Григорий, который пятидесятый начальник. Рекут: облагодетельствованные тобой полковник Ванька Цыклер и окольничий Лешка Соковнин умыслили, батюшка, тебя умертвить.
Пётр резко поднялся, со стола посыпалась посуда.
— Сам выйду к изветчикам, хочу их слушать!
Полковник Цыклер мужчиной был видным: осанистый, мясистый, с шевелюрой курчавящихся волос, на которых парик держаться не мог, с красивыми воловьими глазами. На женщин Цыклер производил неотразимое впечатление, подчиненных вгонял в пот и страх его рыкающий нутряной бас и строгий взгляд из-под насупленных бровей.
Во время московской смуты, когда Государь бежал со своей матушкой Натальей Кирилловной в Троицкую лавру, именно Цыклер стал грудью за царя — первым привел туда свой стрелецкий полк, разметавший мятежников.
После проявления смуты честолюбивый Цыклер ждал милостей великих. Государь возложил на него службу важную — строительство крепостей на Азовском море. Власть обладает странной особенностью: сколь много её ни получи, обязательно хочется большего. Примеров тому, самых неотдаленных, видим мы множество.
Чванливое величие Цыклера было оскорблено. Да тут ещё Пётр задумал двоих его сыновей отправить в Голландию — учиться корабельному делу. Скучно сие было Цыклеру, вот он и затаил злобу лютую. А главное — много о себе мечтал, жаждал государством | распоряжаться.
Вскоре единомышленник объявился — Алексей Соковнин, родной братец упрямых раскольниц княгини Евдокии Урусовой и боярыни Морозовой. Как писал лет сто пятьдесят назад знаменитый историк «Соковнин принадлежал к числу тех ожесточенных изуверов, которые с неукротимой злобою смотрели на чудные, непостижимые для их слабого ума дела Петровы».
Началось с того, что Пётр вызвал Цыклера в Москву по важным делам. Пришел срок возвращаться на место службы, но полковник не спешил. Сидя в своих роскошных палатах в Сокольниках, Цыклер упился изрядно вином и оттого получил в организме прилив отчаянной храбрости. Он толковал дружку своему, Соковнину:
— Лёш, приезжаю я в Таганрог, а меня казаки словно отца родного встречают. Сам разумеешь, казаки к вольностям привыкли, им царские принуждения — что ярмо бычье на выю. Сошёлся я с верхушкой ихней, они мне прямо рекут: дескать, кот этот глазастый, Петрушка проклятый, ударился в ересь, | немцам с пьяных глаз продался, волю нашу и веру християнскую губит, аспид хищный. Лёш, меня то казаки знают, каков я в деле, зело уважают. Так мне в глаза и режут: «Коли Петрушке голову б сшибить, так никого, окромя тебя, полковник, на троне видеть не желаем». И то, чем я хуже? Веру православную чту, разума у соседей не занимать, немцев поганых всех в костёр вместе с их малолетними выблядками швырнём. Сам боярин Милославский наказывал мне это, проклял он Петрушку.
