На другой берег - [47]

Он застонал.

— Мы, наверно, показались им ужасными простофилями. Мне и не снилось…

— Мне тоже. Да и почему нам было не поступать так, как мы поступали? Только виноватый боится закона.

Он сел и подпёр голову руками:

— Видит бог, я сам хочу этого не меньше, чем ваш муж. Я мечтаю, чтобы вы освободились от него. Но я не имел права подвергать вас риску, раз вы не чувствуете ко мне того же, что я к вам.

Клер посмотрела на него и слегка улыбнулась:

— Тони, не будьте ребёнком! Распространяться о чувствах сейчас бессмысленно. И увольте меня от глупых разговоров о том, что вы виноваты. Суть в том, что мы оба невиновны. Подумаем лучше, что делать.

— Не сомневайтесь в одном — я сделаю всё, что вы сочтёте нужным.

— По-моему, — с расстановкой произнесла Клер, — я должна поступить так, как потребуют от меня родители.

— Боже! — воскликнул Крум, вскакивая. — Ведь если мы будем защищаться и выиграем, вы останетесь привязанной к нему!

— А если не будем защищаться и проиграем, вас разорят, — отчеканила Клер.

— Чёрта с два! Разорить меня нельзя — можно только объявить несостоятельным.

— А ваша работа?

— Не понимаю, при чём здесь она?

— На днях я видела Джека Масхема. Он показался мне человеком, который не оставит у себя на службе соответчика, не поставившего истца в известность о своих намерениях. Видите, я уже овладела судейским жаргоном.

— Я не стал бы их скрывать, будь мы на самом деле любовниками.

— Серьёзно?

— Вполне.

— Даже, если бы я сказала: «Не надо».

— Вы бы так не сказали.

— Не знаю.

— Так или иначе, речь сейчас не об этом.

— Но о том, что, если мы не будем защищаться, вы сочтёте себя непорядочным человеком.

— Боже, до чего все запутано!

— Садитесь и поедим. У меня только ветчина, но когда сердце не на месте, ветчина самое полезное блюдо.

Они уселись и пустили в ход вилки.

— Ваши родные уже знают, Клер?

— Нет, я сама всего час как узнала. Они вам тоже прислали этот миленький документик?

— Да.

— Ещё кусочек?

Они молча ели ещё несколько минут. Затем Тони встал:

— Благодарю, я сыт.

— Что ж, тогда покурим.

Она взяла у него сигарету и сказала:

— Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, всё нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах?

— Нет.

— У меня тоже. Видимо, придётся подыскать.

— Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги!

Клер вздрогнула.

— Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба!

Крум сжал ей руку:

— Дорогая, я думал только об адвокатах.

— Помните, как я вам возразила на пароходе: «Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается»?

— Никогда с этим не соглашусь!

— Я имела в виду свой брак, а не вас.

— Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом… Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет — уеду.

— Вы очень милый, Тони, но я всё-таки должна рассказать родным.

А кроме того… есть ещё куча всяких обстоятельств.

Крум прошёлся по комнате:

— Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю.

— Мы будем говорить только голую правду.

— Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра?

— С поездом десять пятьдесят.

— Возьмёте и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?

— Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.

— Им будет очень тяжело?

— Да, не по себе.

— Ваша сестра там?

— Да.

— Это уже отрадно.

— Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.

— Можно вас поцеловать?

— Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трёх предыдущих? Целуйте лучше руку, — рука не в счёт.

Он поцеловал ей руку, пробормотал: «Храни вас бог!» — схватил шляпу и выбежал.

Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у неё нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Всё, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица лёгкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на неё хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.

Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, — в узком Мьюз то и дело кружится ветер.

«Как и во мне», — подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула — таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну!

XXI

На другой день не успела она приехать в Кондафорд, как сразу почувствовала, что атмосфера там напряжённая. То ли слова, сказанные ею по телефону, то ли её тон вселили тревогу в родителей Клер, и она сразу увидела, что притворяться весёлой бесполезно, — всё равно не поверят. К тому же погода стояла отвратительная — промозглая и холодная, и Клер с самого начала пришлось держать себя в напряжении.