На дорогах Афганистана - [62]

Немцы быстро переглянулись.

— Двенадцать тысяч — это не мало. Даже весьма солидно. Вы уже окончательно решили взять ковер?

— Не совсем…

— Мы могли бы… — начал было Фриц, но тут же осекся, перехватив грозный взгляд Ганса.

Они свернули ковер и помогли мне донести его до машины.

— Вам можно будет как-нибудь нанести визит? — любезно улыбался Фриц.

— Пожалуйста, только вот адрес у меня сложный.

— Это ничего.

Теперь мне было все ясно. Реакция специалистов, оценивающих ковры с первого взгляда, говорила сама за себя. На ближайшем углу я увидел Якуба. Бог весть как он промелькнул мимо нас незамеченным. Якуб сделал мне знак остановиться. На лице старого-торговца играла едва уловимая усмешка. Глаза лукаво поблескивали.

— Ну что, немцы очень плакали? — опросил он.

— Пожалуй.

— Этот ковер не для продажи, а специально для вас. Понимаете? — сказал Якуб, глядя мне прямо в глаза.

— Понимаю.

Немцы навестили меня дня через два. Они предложили мне перепродать ковер, предлагая одну, две и даже три тысячи сверх установленной цены.

Я развел руками и улыбнулся:

— Это не для продажи, господа.

Когда визит повторился, я попросил Мусу сказать, что хозяев нет дома.

Как-то мне пришлось встретить Фрица и Ганса в Международном клубе. Оба были сильно пьяны. Увидев меня, они сорвались с мест и, слегка балансируя, направились в мою сторону.

— Поздравляем, поздравляем. Вы приобрели редкую вещь! — приговаривали немцы, поочередно похлопывая меня по спине.

БАНДИ-АМИР

В пятницу мы поехали в Махипар. Фельзбахи приняли нас в квартире, сверх меры забитой индонезийскими и местными безделушками. Мы превосходно пообедали на большой, подвешенной над огромной пропастью террасе, по соседству с дикими скалами, под шум протекающей внизу реки.

Эрик представил нас немцам, Биллерам, знакомство с которыми переросло впоследствии в теплую, бескорыстную дружбу. Сам Биллер был директором кабульской гимназии, его жена — заведующей детским садом. До приезда в Афганистан они двадцать лет пробыли в Китае, где пережили и войну.

Темой послеобеденной беседы было путешествие, предпринятое мной вместе с Бронецем. Сама по себе поездка по Каттагану не была для меня чем-либо примечательна, поскольку края эти мне хорошо знакомы. Но на обратном пути мы свернули с трассы, решив осмотреть знаменитые озера Банди-Амира. Мне столько приходилось слышать об этом чуде природы от Экбаля и доктора Бампа, что я рискнул уговорить Бронеца продлить поездку на один день.

До Банди-Амира надо ехать через Бамианскую долину, которую я видел еще в прошлом году. Крутой серпантин дороги не под силу преодолеть обычной легковой машине. Вьется она среди желто-коричневых гор, пересекая перевалы в три тысячи метров и выше. Для такой экскурсии нужен «газик» с повышенной проходимостью, которым мы и располагали.

Наш шофер объявил, что там, на горе, у него нет никаких дел и ему лучше подождать в чайхане. При этом у него было такое выражение лица, как будто он хотел сказать: «Мне, голубчики, жизнь дорога. А если кто хочет поиграть в самоубийц, то пусть себе играет на свой страх и риск». Итак, мы двинулись в путь лишь в обществе дрожавшего от страха переводчика. Кинув жребий, установили, что я веду машину в горы, Броней — обратно.

Волнений было немало. Так, когда мы преодолевали крутой подъем по скалистому уступу над самой пропастью, отказала скорость, и машина покатилась вниз. К счастью, мне удалось задержаться, упершись колесами в скалу. В результате — еще одна отметина на многострадальном «газике», учащенное сердцебиение пассажиров, мгновения напряженной тишины…

В семидесяти километрах от Бамиана, высоко в горах, простираются однообразные песчаные или каменистые пустоши. Грязно-желтые пески и ржавые горы создают унылый пейзаж. И вдруг на этом однообразном фоне какое-то пятно. Далеко внизу заискрилась вода цвета кобальта. Это озера, расположенные террасами, одно над другим. Самое нижнее и самое большое, площадью, по всей вероятности, в три квадратных километра, обрамлено с одной стороны отвесными, высотой в несколько сотен метров скалами, а с другой — зеленой полоской травы, отделяющей синеву озера от ослепительной белизны плоской известковой скалы.

Мы выскочили из машины и через проем в скалах вышли на край отвесного обрыва. В ста метрах под нами морщилось от порывов холодного ветра блестевшее на солнце озеро. У самого подножия скал — косяк крупных золотистых рыб; их было видно, как в аквариуме. В том месте, где на озеро падала тень от скалистой стены, темнела непроницаемая толща воды. Я бросил вниз алюминиевую монету — два афгани. Через пару секунд она ударилась о воду, но лишь через минуту с лишним, поблескивая, опустилась на дно.

Влево тянулась широкая долина, от которой озеро отделяла тонкая полоска зелени. Это и было чудо. Полоска травы — гребень естественной плотины в несколько сот метров, через которую множеством каскадов переливается вода из озера. Соскальзывая тонким слоем с ослепительно белой осадочной известняковой плиты, она образует глубокий ручей, лениво текущий среди сочных зеленых лугов. Сделав несколько снимков, как говорится, «с птичьего полета», мы спустились в долину по отвесной песчаной дороге.