На дорогах Афганистана - [45]

Мы с Конрадом приступили к настоящему штурму: не успев выслушать ответ на один вопрос, уже задавали следующий.

— Вы прямо как ваши жены. Всё сразу. Ну и хлопот же было с ними! Одна села с детьми в моторку и объявила, что едет с нами. Ни за что не хотела выйти из лодки. Так и пришлось мне пересесть в другую.

«Васька!» — решил я.

— Когда же все-таки они приедут? — деловито опросил Конрад.

— Завтра. Сегодня уже поздно и темно. В темноте нельзя находиться в пограничных водах.

Ничего не поделаешь. Разумеется, мы послали горы приветов и долго махали руками, прощаясь с отплывающими советскими пограничниками.

Не спеша, улыбаясь своим мыслям, мы направились вслед за комендантом в его квартиру, которая оказалась обычной землянкой, два с половиной метра шириной, четыре — длиной и немногим более полутора — высотой.

На полу лежал сильно потрепанный, выцветший ковер. Курительная трубка — чилим, свернутые рулоном постели, несколько художественно выписанных изречений из Корана в рамках на стене, в углу кувшин с тазиком — вот, пожалуй, и весь инвентарь этой квартиры. На улице еще не угасла вечерняя заря, а здесь было уже совсем темно. Остатки дневного света не могли пробиться сквозь маленькие, закопченные, расположенные под самым потолком окна. Сидящий на корточках солдат разжигал керосиновую лампу. По примеру хозяина мы сняли башмаки.

Мы очень устали и нуждались в отдыхе. Старый офицер почувствовал это. Он сел в стороне на ковер, взял трубку, затянулся, опустив веки. На улице между тем творилось нечто странное. Завыванию ветра вторили удары песка в оконные рамы. Дверь неожиданно отворилась, в землянку вошли Абдулла и какой-то солдат, согнувшись, с большим свертком в руках. Порывы ветра мешали закрыть дверь. В свертке оказалась жестяная миска с пловом.

Комендант отложил трубку.

— Надвигается ветер, — тихо сказал он.

— Как это — надвигается? Да он уже воет, как шайтан!

На обветренном, изборожденном морщинами лице появилось подобие улыбки.

— Только надвигается, — настойчиво повторил комендант. — Прошу! — Он указал рукой на горку желтого риса.

Конрад словно пробудился ото сна. Видно было, что ни окружающая обстановка, ни перспектива скудного ужина не кажутся ему слишком привлекательными.

— Может, здесь есть какая-нибудь гостиница или хотя бы чайхана? — спросил он.

Комендант, видимо поняв смысл вопроса, бросил на Конрада быстрый взгляд. Косматые брови надвинулись на самые глаза, в уголках рта появились две новые складни.

— Гостиницы здесь нет, ресторана тоже нет. Прошу! — сказал он сухо и несколько иронично. Приглашение прозвучало как приказ.

Нам стало не по себе. Я попытался было объяснить, что не хотим причинять ему лишние хлопоты, но ничто не помогало. Мрачное выражение не сходило с обожженного солнцем лица. Только когда мы упомянули о волнении, связанном с приездом' жен, комендант несколько успокоился.

Сидевший в стороне Абдулла лишь после специально обращенного к нему: «Прошу!» — придвинулся к жестяной миске. Когда старшие по чину уже ели, получил разрешение присоединиться к трапезе и ординарец. Я не раз слышал, что прислуга в Афганистане пользуется одинаковыми правами с хозяевами, однако мне впервые пришлось увидеть офицера, беседующего с ординарцем в присутствии гостей. Очередность приглашения должна была означать при этом четкое соблюдение иерархии, а также уважение, оказанное гостю в соответствии с его рангом.

Этикету в Афганистане вообще придается очень большое значение. Европейцы порой не замечают различных тонкостей в порядке приглашения, рассаживания гостей, в способах приветствия и расстановки яств. А между тем все это имеет свой смысл.

Однажды я был свидетелем, как на обеде в честь министра одному из директоров и сидящим рядом с ним служащим было предложено передвинуться, чтобы освободить место «влиятельному» сановнику.

Есть рассыпчатый рис тремя пальцами, — казалось бы, чего проще? Однако разваренные зерна выпадали из руки по пути ко рту, и на финише не оставалось ничего другого, как просто облизать пальцы. Хозяин, видимо, заметил наши муки и, улыбнувшись, приказал ординарцу принести ложки для неловких гостей.

За чаем начался разговор, а вернее, расспросы старого офицера. Родом он был из Кабула. Там начал свою карьеру, там имел семью, друзей. На границе служил уже семь или восемь лет. Это своего рода дисциплинарное взыскание. Наши попытки выяснить причины так и не увенчались успехом. Кто-то из нас спросил прямо, без обиняков. Комендант сразу замолчал, пристально вглядываясь в темный угол. Мы также замолчали, боясь допустить новую бестактность.

Ветер усиливался. Песок бросало в оконные рамы. Комендант поднял голову. Мысли его были где-то далеко. Наконец он поднялся и отдал распоряжение готовиться ко сну. Я заснул сразу же, как только принял горизонтальное положение.

Утром, открыв глаза, я увидел в землянке только смуглого, раскосого солдата. Он с улыбкой приветствовал меня. От неге я узнал, что все уже у реки, ждут своих ханум. Но ханум сегодня не приедут, потому что ветер ужасный.

И действительно, на улице бушевала буря. Какое-то мгновение я сражался с дверями, которые буквально вырывались из рук. Было холодно и мрачно. Движущиеся тучи пыли ограничивали видимость. По лицу и рукам били мелкие песчинки. Коричневая Амударья покрылась крупной рябью, она казалась разгневанной и грозной. Серо-белые пенистые гребни гнались друг за другом и с яростью разбивались о берег. На их фоне я увидел две маленькие согнутые фигурки. Это Конрад и Бронек пристально всматривались в восточную линию горизонта.