«На дне» М. Горького - [71]

Молодого Горького нередко причисляли к поклонникам Ницше. Но это недоразумение.

У Ницше были поклонники и последователи во многих странах, в том числе и в России. Например, Арцыбашев. Его Санин скроен по заповедям Заратустры. Эстетический индивидуализм был свойствен Брюсову, Сологубу, Северянину. В их творчестве, как и в стихах еще некоторых русских символистов, любовь нередко заменена сладострастием. Близок к ницшеанству Кнут Гамсун. Но особенно с этой точки зрения интересен Оскар Уайльд.

Как и Ницше, Оскар Уайльд мечтал о немедленной переделке человека. Для этого он считал необходимым быть самим собой и решительно отказаться от всех моральных условностей. Самопожертвование в его глазах — «пережиток», наличие совести — признак «недостаточного развития». Кодекс его — жизнь для самого себя. «Жить надо вовсю, невзирая ни на что». В своих «Заветах молодому поколению» он советовал:

— «Полюби самого себя — вот начало романа, который продлится всю жизнь». Он возводит индивидуализм в принцип бытия, считает себя социалистом и полагает, что социализм избавит людей «от гнусной необходимости жить для других». Древние греки писали: «Познай самого себя». Оскар Уайльд перечеркивает эти слова и считает, что на портике нового храма надобно написать: «Будь самим собой». У создателя образа Дориана Грея, как и у других сторонников ницшеанства, основой основ эстетической доктрины были крайний индивидуализм и аморализм, направленные на разрушение человека и, в конце концов, самой жизни. Недаром Сологуб писал:

Вся жизнь, весь мир — игра без цели.

Не надо жить…

Вот каков тот исторический и философский контекст, в условиях которого формировался гений Максима Горького.

Надо ли доказывать, что великий жизнелюбец и человекопоклонник не только ничего общего не имел с эстетическим индивидуализмом и имморализмом означенного направления, но и боролся с ним? Его талант мужал и креп в борьбе с декадентством, с упадничеством. Поэтизации смерти и индивидуализма он противопоставил любовь к жизни и в своих произведениях уже в этот период он воспел Человека с большой буквы.

Горький был неистощим в похвалах Человеку. Если для Ницше человек — стыд и позор, то для Горького в человеке — «все начала и концы». «Я не знаю ни одной книжной истины, коя для меня была бы дороже человека», — заявляет один из героев в «Фоме Гордееве».

«Всё — в человеке, всё для человека!» — говорит Сатин в заключительном акте пьесы «На дне».

«Всё в Человеке — всё для. Человека!» — утверждает сам Горький в поэме «Человек».

Декадентская литература ниспровергала одно, человеческое качество за другим: совесть, честь, гордость, любовь… Но особенно ей ненавистен стал человеческий разум, человеческая мысль, познание.

«Нет ничего вреднее мышления; люди умирают от него, как от всякой другой болезни».

Эти слова сказал не кто иной, как Оскар Уайльд.

Для Максима Горького нет ничего дороже в. человеке именно мысли. «Силою, которая всю жизнь крепко держала и держит меня на земле, была и есть моя вера в разум человека», — писал он в 1917-году. В «Человеке» Горький Мысль называет верной и свободной подругой человека и поет ей такой восторженный гимн, какого, возможно, еще не знала литература…

Шопенгауэр искал утешения в нирване, в смирении да терпении, а первое слово будущего Буревестника, которое он написал, гласило: «Я в мир пришел, чтобы не соглашаться». Потом он воспроизведет эти слова из потерянной рукописи в одной из своих статей и будет следовать этому завету до конца дней своих.

Оскар Уайльд вполне серьезно утверждал, что «совсем ничего не делать самая трудная вещь в мире, самая трудная и самая интеллектуальная». Это — удел избранных, и пояснил:

«Действие ограничено и относительно. Беспредельна и абсолютна лишь греза того, кто пребывает в покое и наблюдает, кто шествует в одиночестве, отдавшись грезам».

И еще:

«…Созерцательную жизнь, жизнь, задача которой не „делать“, а „быть“, и даже не только „быть“, но и „становиться“, — вот что может нам дать критический дух».

Горький был решительно не согласен с этой пассивной философией и неустанно подчеркивал, что жизнь есть деяние, борьба, творчество, горение, а не гниение и т. д. и т. п. На человека и человечество он смотрел как на «неиссякаемый источник творчества».

Можно и дальше продолжать подобного рода сопоставления, но остановимся на одном. Дело в том, что все мечты о новом человеке, о белокурой бестии, в конце концов обернулись на деле утверждением того самого индивидуалиста, эгоиста, себялюбца, который оказался, так сказать, конечным продуктом буржуазной цивилизации и в своем обычном, прозаическом обличии не вызывал восторга у самого Ницше или того же Уайльда.

Горький отчетливее, чем кто-либо из его тогдашних современников, осознавал социальную опасность буржуазного индивидуализма. Он выдвинул задачу воссоздания гармонической личности и основную цель видел в том, чтобы «осветить весь мир, расплавить тьму его загадок тайных, найти гармонию между собой и миром, в себе самом гармонию создать и, озарив весь мрачный хаос жизни на этой исстрадавшейся земле, покрытой, как накожною болезнью, корой несчастий, скорби, горя, злобы, — всю злую грязь с нее сместь в могилу прошлого!»