На деревню дедушке - [12]
Во–вторых, если сказка может иметь реальное содержание, то, с другой стороны, искусство, создающее полную иллюзию реальности, тоже сказка, только без волшебников. Да, все это сказка — вся мировая литература от первобытных легенд о вороне до романов, построенных на документах и материалах. Даже Золя, изучавший статистику и медицину, писал сказки, и его романы, может быть, более сказка, чем волшебные истории в духе Андерсена. Потому что Андерсен вам прямо даст понять, что в действительном мире принцесса не станет целоваться с грязным свинопасом, а это только сказка, в которой выражена общая мысль. Что же касается Золя, то он хочет создать видимость реального мира во всех его внешних признаках — значит, он как бы обманывает вас, рассказывая вам сказки, чего не делает Андерсен.
Эта штука, милый дедушка, называется тождеством противоположностей. Но, при большом их тождестве, остается все же не—большой дифференциал, некая щель, через которую все в мире происходит и бывает разница между хорошим и плохим. Так и здесь. Поскольку теперь в моде богословские авторитеты, я позволю себе сослаться на блаженного Августина. Художник, изобразивший лошадь, не лжет, ибо он никому не выдавал свое изображение за настоящую лошадь. Похоже или непохоже — все равно это искусство, условность, сказка. А вот ересь манихеев есть ложь, ибо она выдает за истину наваждение диавольское.
В этом церковном споре наше дело, слава богу, сторона, но пример неплох. Одно дело сказка—истина, то есть искусство, и совсем другое дело истина—сказка, то есть ложь, которая только выдается за истину, Лживые сказки бывают и в науке, и в политике, они могут быть и в искусстве. Ведь ложное искусство не редкость. Каким путем проникает в человеческое творчество этот ложный элемент — через ворота мнимого правдоподобия или через дыру в заборе, именуемую условностью, — это уже другой вопрос, в данном отношении менее важный. С другой стороны, следует ли художник путем Андерсена или путем Золя — все равно, лишь бы он рассказывал сказки—истины без вранья. Именно здесь проходит самый значительный, самый резкий /насколько это возможно в человеческих делах/водораздел. И вот почему можно сказать, что между сказкой—истиной и сказкой—ложью разница неизмеримо более серьезная, чем между искусством и наукой.
Так думал Белинский, утверждая, что содержание всех форм духовного творчества одно и то же — реальная действительность. Лишь на этой почве можно говорить о своеобразии искусства, потому что эта его особая жизнь имеет свою опору в сердце самой действительности, как не раз объясняли умнейшие люди мира. Ну, а если сущность искусства в мифотворчестве, как нам хотят теперь доказать, то никакого своеобразия нет и не будет. Мифы хороши, когда в них есть поэзия, но нельзя сказать, что поэзия существует везде, где есть миф. Не забудьте о рюмке емкостью вверх!
Существуют мифы, бедные поэзией, созданные, например, догматическим богословием, мифы изуверские, жестокие, в которых предрассудок полностью торжествует над давней правдой, И есть, например, «миф двадцатого века», «миф расы и почвы», то есть большая ложь, которой широко пользовалась самая черная социальная демагогия в своих реакционных целях. Вы уверены в том, что все это уже исчерпало себя? Нет, милый дедушка, нельзя забывать, что мифотворчество — одна из самых грязных страниц современной идеологии и политики.
Одним словом, мифы сочиняют не только поэты, когда же они берутся за это занятие, нужно еще посмотреть, имеется ли в их созданиях красота и правда жизни. «Сказка ложь, да в ней намек, добру молодцу урок». Если этот элемент присутствует, то все хорошо. Потому что главный вопрос остается, а кантовать нельзя.
У меня пока все. Извините, больше писать не могу — если будет слишком длинно, никто не поверит, что я писал на деревню дедушке. И у вас в районе может быть разговор: «Зачем старику идут толстые письма, из какой редакции?» Так что не будем смущать добрых людей.
А еще мне говорят, что это письмо не дойдет, потому что адрес слишком условный — чей дедушка, где проживает, в какой местности? Может быть в горах Абхазии, потому что ему должно быть не меньше ста лет.
Но я верю в нашу советскую почту. Мы теперь, слава богу, живем не в те проклятые времена, когда письма вынимались из ящиков и развозились по всей земле на почтовых тройках с пьяными ямщиками и звонкими колокольцами. Дойдет мое письмо, небось дойдет!
А я живу хорошо, не беспокойтесь. Хожу на службу, в свободное время повышаю свой моральный и политический уровень, читаю собрания сочинений известных писателей и художественную литературу.
С уважением и наилучшими пожеланиями к вам. Будьте здоровы.
Жду ответа, как соловей лета!
Письмо 2
15 октября 196…
Милый дедушка, Константин Макарыч!
Прошло уже два месяца с тех пор, как я отправил вам большое письмо, а ответа все нет. Правда, у нас бывают разные кампании, так что времени в обрез, да и не любите вы, я знаю, писать. А все же беспокоюсь, места себе не нахожу. Может быть, вы поверили, что я консерватор и хочу запретить писателю выражать свою индивидуальность? Может быть, вы думаете, что я хочу запретить ему выражать свою индивидуальность в каких–нибудь невиданных формах? По мне, так пусть себе выражает, хотя бы и в невиданных тем скорее заметит разницу между хорошим делом и мелкой игрой. А мы будем ему о деле напоминать.
Из краткой биографии Мих. Лифшица (Дм. Гутов).«Начало того, что принято называть оттепелью, было отмечено публикацией в «Новом мире» статьи Лифшица «Дневник Мариэтты Шагинян» (1954. № 2), памфлета, в котором он дал портрет сталинской интеллигенции с ее пустозвонством, с поразительным сочетанием эпического восторга с безразличием и равнодушием к делу. Портрет был блестящий, хотя сам предмет и не был слишком красив. Лифшиц однажды привел слова Гете о Лессинге, сказавшего, что писатели эпохи Лессинга живут как насекомые в янтаре».
«Диалог с Эвальдом Ильенковым» — одна из последних незаконченных работ выдающегося философа Михаила Лифшица (1905–1983), в центре которой проблема реальности идеального. Решая ее в духе своей онтогно — сеологии и теории тождеств, Михаил Лифшиц вступает в полемику не только со своим другом и единомышленником Эвальдом Ильенковым, но и с основными направлениями философской мысли современности. Коперниковский поворот его онтогносеологии заключается в программе Restauracio Magna — возвращения классики, постижение которой, по мнению Михаила Лифшица, доступно только свободному человеку.
Настоящая книга — последний завершенный труд Михаила Александровича Лифшица, выдающегося ученого-коммуниста, философа, эстетика, искусствоведа, действительного члена Академии художеств СССР, доктора философских наук.Автор смог принять участие лишь в начальных стадиях издательского процесса подготовки книги к печати Эта работа была завершена уже без него, после его внезапной кончины 20 сентября 1983 года.Книга М. А. Лифшица включает четыре фундаментальные статьи, над которыми автор работал в течение нескольких лет.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предлагаем вниманию читателей курс лекций, прочитанный Михаилом Александровичем Лифшицем (1905–1983) в конце 1930-х – самом начале 1940-х годов в Московском институте философии, литературы и истории имени Н.Г. Чернышевского (МИФЛИ, сокращённо ИФЛИ). Курс назывался «Введение в марксистско-ленинскую теорию искусства». ИФЛИ, «красный лицей», являлся в ту эпоху главным гуманитарным вузом страны. Профессор Лифшиц занимал в нём должность доцента кафедры искусствознания и заведовал кафедрой теории и истории искусства.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.