На деревню дедушке - [17]

Письмо из «Финком-банка» мы не нашли и сошлись во мнении, что наш вчерашний гость его просто сжег, а рубоповцы остатки письма просто-напросто затоптали. Версия была реальной, но Сергея Ивановича это, разумеется, не утешило.

Мы собрались и решили ехать все, потому что Виктор нам будет нужен как фотограф — мы же едем к художнику, где придется наверняка делать фотографии. Какой же это репортаж о живописце, если не дать в номер хотя бы одной фотографии его картины?

Сергей Иванович, безусловно, должен был ехать как главный переговорщик с мэтром. Или с могиканином, потом узнаю, как правильно. По некоторым намекам Кряжимского я поняла, что у мэтра Траубе характерец тот еще, так что мне предстоит на месте выяснить, похож ли он вообще на мэтра.

Без Маринки ехать было немыслимо, а Ромку одного оставлять в редакции — просто неразумно. Вот исходя из таких соображений мы и погрузились полным составом в мою «ладушку», предварительно заперев редакцию и спрятав в сейф все нужные и не совсем нужные бумажки.

Федор Аполлинарьевич Траубе жил за городом, вниз по Волге на тридцать километров. Здесь была небольшая разбросанная деревня, и дом художника, вместительный и старый, располагался почти на самом берегу, вдали от всех соседей.

Показав нам зеленую металлическую крышу дома, Сергей Иванович пустился в философствования.

— Вот так всю жизнь он и прожил на отшибе, — сказал Сергей Иванович, — и наверняка не чувствует себя несчастным.

— А вы с ним и о счастье разговаривали? — зевнув, спросила Маринка.

Мы с Виктором сидели впереди, Виктор — как всегда, когда ездил с нами, — был за рулем, а Ромка, Маринка и Сергей Иванович — сзади.

— По телефону много не наговоришь, — заметил Сергей Иванович, — но надеюсь, что у нас еще будет и время, и возможности.

— Как это «по телефону»? — Я удивленно повернулась назад. — Вы что же, незнакомы с вашим корифеем?

— Нет, а разве я говорил, что знаком? — Сергей Иванович захотел поправить свои очки, но испугался, что они совсем развалятся, и опустил руку. — У нас очень много, просто очень много общих знакомых, но лично, вот так, лицом к лицу, не довелось. Федор Аполлинарьевич живет отшельником, почти никуда не выезжает… Когда я вместе с одним моим товарищем приезжал сюда, мы захотели познакомиться с Мастером, пожать ему руку, но… — Сергей Иванович вздохнул и покачал головой.

— И Мастер послал вас к чертовой матери и обещал выпустить собак? — снова зевнула Маринка. — Гениально!

— Ну зачем вы так, Мариночка! — Сергей Иванович укоризненно покосился на нее. — Мы же тогда не договаривались о визите, поэтому он был вправе нас не пустить. Он выслал к нам сына и передал, что очень занят.

— Послал, послал, только в закамуфлированной форме, — кивнула Маринка, — идиома называется, я понимаю такие вещи. Сама частенько пользуюсь.

Теперь я уже оглянулась на Маринку.

— Ты что? Ты что? — сразу же переполошилась она. — Я же фигурально говорю!

— Идиоматически? — спросила я.

— Ну, в общем! — Маринка подозрительно посмотрела на меня и с притворным вниманием высунула нос в окно. — Гуси, — тихо проговорила она, — живность. Природа…

— А это уже пошла поэзия, — заметила я и снова обратилась к Кряжимскому. — Так, значит, у него и сын есть, Сергей Иванович? — спросила я. — Вы что-то говорили про детей, но я забыла.

— Женатый сын? — тут же потребовала уточнений Маринка.

— Есть у него дети, да. Два сына и дочь, — ответил Кряжимский. — Разумеется, это уже взрослые люди. У Петра своих двое детей, Аркадий не женат, и дочь Варвара тоже не замужем.

— И сколько детишкам годочков? — спросила Маринка. — Если этому старому Гогену под семьдесят, то детки, наверное, совсем маленькие. По пятьдесят лет? Поменьше?

— Поменьше, — ответил Кряжимский. — Петру, наверное, за сорок, я его однажды видел. Он занимается каким-то бизнесом. А второй, Аркадий, медик, педиатр.

— Лучше бы было наоборот, — заметила Маринка. — Бизнесмен — неженатый, а педиатр — да хоть семеро по лавкам.

— Что есть, то есть, — сокрушенно вздохнул Кряжимский и поправил скривившиеся на лице очки. — Вид у меня непрезентабельный. Немножко.

Виктор подрулил к металлическим воротам, выкрашенным все в тот же зеленый цвет, и остановил «Ладу». Мы выгрузились.

Маринка осторожно подошла к воротам и прислушалась.

— Вроде собак не слышно, — сказала она, — это утешает.

— Они в засаде лежат, — сказала я и увидела кнопку звонка сбоку от воротной калитки. — Звоните, Сергей Иванович, вы же у нас гид.

— Путеводитель, — добавил Ромка и хихикнул.

Кряжимский кашлянул, надо думать, для смелости, пригладил ладонью волосы и нажал кнопку звонка.

Ничего не произошло.

Ничего не произошло в том смысле, что я вовсе не ожидала, что должен послышаться звонок, но собачий-то лай в сельском доме должен был прозвучать! А не прозвучал.

Мы постояли и уже начали негромко переговариваться на тему, стоит ли или не стоит еще раз звонить, но тут калитка приотворилась, и из нее выглянул высокий худой и взлохмаченный старикан.

С первого взгляда было ясно, что перед нами великий живописец. У него в руках не было мольберта, но на голову был натянут черный бархатный берет, уже старый, поистрепавшийся, как и его хозяин. На старикане была надета широкая черная блуза из вельвета. А на ногах — знаменитые и не выходящие из моды боты под красивым названием «прощай молодость!».