На далеких рубежах - [46]

— Вам это неприятно? — вырвалось у Поддубного.

— Конечно, нет, но… я хочу, чтобы вы правильно поняли меня. — Лиля перешла на английский язык… — Ведь по вашему самолету умышленно стрелял Телюков…

«Она встревожена из-за меня… неужели права была Вера Иосифовна?» — подумал Поддубный, загораясь надеждой.

— К счастью, — продолжала Лиля, — он промахнулся. Но ведь могло быть иначе…

— Что вы, Лиля! — удивился он. — Вы ошибаетесь. Просто у Телюкова было намерение отбить мишень и он осуществил его.

— Он стрелял по самолету, но промахнулся.

— Вы ошибаетесь, Лиля. Кроме того, у Телюкова промахов не бывает. Он летчик особенный… Вы напрасно волнуетесь…

— Может быть… Но все-таки…

— Вы не хотите, чтобы я ходил к вам?

— Да. Я просила бы вас об этом, — вымолвила Лиля вопреки желанию, каким-то чужим голосом. Она тут же поднялась и поспешила к калитке.

Если бы Поддубный попытался удержать ее, то, пожалуй, она убежала бы, смутившись, почувствовав себя счастливой. Но он, как ей показалось, легко примирился с ее решением, да вдобавок еще расхваливал Телюкова. «Зачем это? — с огорчением спрашивала себя Лиля, остановившись у калитки. — Да ведь он безразличен ко мне… А я, глупая, чуть не призналась ему в любви…

И вот награда: иди спать и ничего плохого не думай о Телюкове. Он сам толкает меня в объятия другого… Неужели он воспринял мое предупреждение, как прямой намек?»

Любовь, стыд, жаркая обида — все это клубком сплелось в голове девушки. Она шарила рукой по доске, искала задвижку, чтобы отпереть калитку, и не находила ее в темноте…

Но еще большее волнение охватило Поддубного. Как понять ее слова? О ком же она тревожится? О Телюкове? Или о… нем самом? Лиля, его втайне любимая Лиля, да неужели же она любит его?

Он поспешил к ней.

— Лиля…

— Оставьте меня! — сердясь на себя, сказала она, вздрагивая от рыданий.

— Что с вами, милая вы моя? — Он осторожно повернул ее к себе. — Скажите мне всю правду. Что вас мучит?

Лиля прижалась к его груди мокрым лицом, и он, оцепенев от счастья, вдыхал запах ее волос. Молча он повел ее снова к скамейке под карагачем.

Она покорно шла за ним, уже не владея собой, уже не умея дальше скрывать свои чувства…

Долго сидели они, прижавшись друг к другу. Поддубный целовал ее холодные пальцы, согревал их в своих больших теплых руках.

— …Подумать только, все это время ты так мучилась…

— Я не знала, что со мной…

— А я, Лиля, полагал… Да, я полагал, что ты любишь Телюкова и что я невольно стал вам помехой. А это нехорошо. Не к лицу мне это… Лиля! Ведь я начальник…

— Начальник… — Лиля усмехнулась невесело.

В небе погасли прожекторы. Умолк рокот самолетов. Потянуло ночной свежестью.

— Пора. Скоро отец возвратится.

— Да, пора… Но как трудно уходить от тебя.

— Придешь на концерт?

— Приду, родная.

— Приходи. Я буду ждать.

Они расстались, когда между коттеджами засверкали огни возвращающихся с аэродрома автомашин. Лиля бесшумно пробралась к себе, нырнула под одеяло, а Поддубный поспешил домой, ощущая на своих губах теплоту Лилиных поцелуев.

Вряд ли перед своим первым самостоятельным полетом волновался Байрачный так, как сегодня перед началом концерта художественной самодеятельности. Правда, замполит Горбунов и начальник клуба Фельдман, присутствовавшие на генеральной репетиции, одобрили все номера программы. Но то было при пустом зале, а теперь яблоку негде упасть — столько набилось народу. Многие из солдат не смогли протиснуться в зал и толпились у открытых окон. Играл самодеятельный духовой оркестр.

Передние ряды занимали офицеры со своими семьями. За кулисами волновались артисты. Все ждали командира полка. Но вот и он появился со своей женой, сел в середине первого ряда.

— Внимание, товарищи, внимание! — обратился Байрачный к участникам самодеятельности и подал знак, чтобы подняли занавес.

— Начинаем концерт художественной самодеятельности. А чтобы наши актеры не дремали, дружно похлопаем им! — бросил Байрачный в зал заранее приготовленную реплику, уверенный, что конферансье непременно должен смешить зрителей.

Но реплика, к сожалению, не вызвала ожидаемой реакции. Кто-то отпарировал:

— Смотрите, чтобы зрителей сон не сморил!

— А мы объявим тревогу, — нашелся Байрачный, и первое неприятное ощущение оставило его — в зале послышался смех.

Концерт начался довольно оригинально. Из-за кулис вышла маленькая девочка с длинными, туго заплетенными косичками.

— Выступает старейшина нашего самодеятельного коллектива Назык Бабаева. Она исполнит…

Голос конферансье потонул в бурных аплодисментах — всем понравилось такое начало.

— …она исполнит красноармейский марш.

Назык впервые в жизни приходилось выступать перед такой большой аудиторией. Выйдя на сцену, она было попятилась назад, оробела. Но кто-то из-за кулис легонько подтолкнул ее к роялю.

— Начинай, Назык, не стесняйся, здесь нет чужих, все свои, полковые, — ободрял Байрачный юную пианистку, все смелее входя в роль конферансье.

Назык взяла первые аккорды. Из-под тоненьких пальчиков полились бодрые звуки марша. Притихший зал внимательно слушал одаренную девочку.

— Чья она? — зашептались в рядах.

— Ее мать — прачка.

— Дочь полковника учит ее.