На далеких рубежах - [134]

— А я, заметив, как закачалась ель, сразу угадала, чьих это рук дело, — лукаво сказала Лиля. Ей было очень приятно видеть Телюкова веселым и счастливым.

— Боюсь, что я испортил вам отпуск, Лиля Семеновна, — грустно заметил Телюков, вновь заливаясь краской. — Но на этом я ставлю точку. Нет больше беззаботного холостяка, а есть вполне добропорядочный семьянин. Ведь вы, надеюсь, разрешите, товарищ подполковник, расписаться с Ниной? — И, не ожидая ответа, продолжал: — А то плохо получается. Привез я Нину в авиационный госпиталь, а там сразу: «Кем эта гражданка приходится вам?» — «Женой», — отвечаю. Требуют документы. Сверяют мое удостоверение личности с предписанием медпункта — фамилии разные. «Нет, — говорят, — везите в городскую больницу». Я — на дыбы. «Так и так, — говорю, — бездушные вы формалисты! Человек при смерти, а вам бумажки подавай!» Помогло — приняли. День миновал — не пускают к больной. Второй на исходе — не пускают. А на третий — пустили. Воскресенье как раз. Вхожу в палату — Нина улыбнулась мне. Первый раз улыбнулась… Эх, Лиля Семеновна, как жаль, что не пришлось вам познакомиться с Ниной! Она — ваша копия, ведь правда, товарищ подполковник? Вот только не знаю, как дальше будет. Неужели ее станут судить? Почему-то думается, что до суда дело не дойдет. Ведь она защищалась…

Разговаривая, он раскупорил бутылку, наполнил две рюмки. Одну протянул Лиле, другую — командиру. Себе же не налил ни капли.

— Запретили, — сказал с каким-то подчеркнутым чувством гордости.

— Кто?

Телюков предусмотрительно оглянулся вокруг, не подслушивает ли его кто-нибудь из посторонних.

— Врачи. Видите, дело какое… Нет, только не здесь… Вот поедем, тогда я вам расскажу, товарищ подполковник. И курить бросил… Но поскольку мы пьем за здоровье Нины, то капельку, я думаю, можно пропустить. — Он налил себе граммов пятьдесят. — только ради Нины, — сказал он и с сияющей улыбкой поднял рюмку.

Лиля отпила немного, а командир и не притронулся к своей стопке. Ведь ему за руль садиться.

Телюков, обрадованный столь неожиданной и приятной встречей, почти ничего не ел. Только когда за окнами зафыркал паровоз и прошумел прибывший поезд, он взялся за курицу, умышленно оставаясь за столом, чтобы не мешать Поддубному проститься с Лилей. В таких случаях и самые близкие друзья бывают лишними…

Поезд стоял всего минуту и тронулся дальше, увозя с собой тусклые огоньки фонарей. Сразу стало тихо, опустел перрон.

Вершины гор сизым крылом окутал вечер.

…Когда Телюков подошел к «Победе», командир сидел уже в кабине, прогревая мотор. Сразу же и поехали.

— Проводили, значит, — сказал Телюков, лишь бы нарушить молчание.

— Проводил.

— А я, товарищ подполковник, побывал в штабе. Там я узнал, что майор Горбунов все-таки сбил нарушителя границы. Положительные отзывы слышал в штабе о нашем полку, особенно о вас. И еще одна новость: я дал согласие пойти в школу космонавтов. Завтра подам рапорт по команде. Ведь я уже прошел медицинский осмотр. Врачи признали меня вполне годным, только потребовали, чтобы я бросил курить. Я и бросил. Да и пить — не приведи бог! Конечно, будет еще немало медицинских комиссий, учтут служебные характеристики и всякое такое прочее, но я твердо решил пойти в космонавты. Полечу, куда пошлют, — то ли на орбиту Земли, то ли на Луну, а может быть, и на Марс. Дело, кажется, вполне надежное…

— На Марс, говорите? — перебил его Поддубный, для которого набор в космонавты не был новостью, — Но вам, товарищ капитан, прежде чем уходить в космос, надо как-то устроить ваши земные дела.

— Какие именно? — насторожился летчик, прикидываясь недогадливым.

— Я имею в виду семейные.

Телюков повел рыжеватыми бровями:

— Вот вернется Нина — распишусь… Ведь вы разрешите…

— Ну что ж… если вы решили окончательно… Смотрите, а то вас по головке не погладят. И вообще… Ну, вот взять хотя бы этот последний случай… Какой позор! Где ваше чувство офицерского достоинства? Да как вы решились заглянуть в окно замужней женщине? Не миновать бы вам суда офицерской чести, если бы вы к кому-нибудь другому полезли!.. А то еще, чего доброго, взбредет вам в голову, что командир мстит за личную обиду… Уж не думаете ли вы, что раз вы отличный летчик, то на все ваши грехи будут смотреть сквозь пальцы? Нет, дорогой, ошибаетесь! И вот что: расписаться с Ниной мы вам пока не разрешим. Выяснится дело, признают ее невиновной — тогда пожалуйста… А пока…

— Если даже Нину посадят в тюрьму, она и в таком случае будет моей женой, — упрямо возразил Телюков. — Но я уверен, что до суда дело не дойдет. Я обращусь к Председателю Президиума Верховного Совета…

— Не забегайте вперед. Перед законом у нас все равны. Юристы разберутся на месте…

— Пусть даже на десять лет осудят Нину — так или иначе, я буду ждать ее. Я ее не оставлю. Это мое последнее слово!

Поддубный пристально посмотрел на Телюкова. Его решительность пришлась командиру по душе, и он проникся к летчику чувством теплой благожелательности, сразу подобрел и смягчился.

— Понимаю вас, Филипп Кондратьевич, и сочувствую вам. Только не порите горячку. Если Нина окажется действительно достойной этого, мы сделаем все для того, чтобы облегчить ее судьбу.