На большой дороге - [2]

Шрифт
Интервал

). Что это, словно бы воет кто? Ужли ветер! Тетушка Матрена, труба-то у вас закрыта ли?


Матрена.

Как же, закрывала давеча. Энтот озорник-то не открыл ли?


Дементий.

Серега, ты трубу не открыл ли?


Серега.

Открыл.


Матрена.

Ах ты, пес экой! Вот баловень-то зародился. Закрой сейчас!


(Серега, молча, исполняет приказание).


Дементий.

Нечего ему делать-то, вон он и балуется. Степка, давай выкинем его в сугроб, пущай его волки растерзают на части. Что его, сорванца, жалеть-то!


Серега.

Выкинул один такой-то!


Дементий.

Что?! Ты у нас молчи лучше, нас ведь здесь двое. Ведь

мы с им сладим, Степа?


Степка.

Сладим.


Дементий.

Значит, тебе, востроносому, супротив нас ничего не поделать. Ну вот, говорит, из разных земель короли понаезжают…


Степка.

А ты лучше про ведьму расскажи.


Дементий.

Про кеивскую? Изволь. (Серега сползает с печи). Да ступай, миляга, слушай.


Серега.

Прибьешь?


Дементий.

Не трону.


Серега.

Побожись.


Дементий.

Сейчас умереть, не трону.


Серега.

Нет, ты скажи: провалиться мне на этом месте.


Дементий.

Провалиться мне на этом месте! (Серега робко слезает с печи и подходит к Дементью). Я вишь какой человек: сказал не трону, – и кончено! И никому, значит, не позволю тебя обиждать. Садись на меня теперича хошь верхом, и то ничего. Ты ведь озорничать не будешь?


Серега.

Не буду.


Дементий.

Ну, значит, ты милой человек, а милых людей я оченно люблю. И будем мы с тобой жить, пока Бог грехам нашим терпит. Садись на меня верхом. (Серега робко садится, думая, не обманывает ли его Дементий). Хошь, я тебя теперича в Москву свезу, али в Питер, куда хошь – мне все равно. (Качает Серегу). Жизнь, тетушка Матрена, малолетним-то! Хошь бы денечек по ихнему-то пожил. Ничего это они не чувствуют, как должно… Вот хоть бы теперича Серега. Ну, что ты, пострел, понимать можешь? Что ты можешь чувствовать? Какая такая твоя должность?


Матрена.

Должность его известная: встал ни свет ни заря, не умымши, Богу не помолимши – шасть из избы, да и мается день-то деньской невесть где.


Степка.

Что ж ты про ведьму-то?


Дементий.

Не токма что я тебе про ведьму, а как я тебя за твою добродетель оченно люблю, потому ты парнишко смирной, я тебе к Святой пару голубей достану.


Серега.

И мне!


Дементий.

Тебе, брат, не за что. А может, мы тебя к Святой-то в солдаты отдадим. (Серега смотрит на него вопросительно). Что глядишь-то? это верно! Свяжем, значит, свезем к становому: вот, скажем, ваше благородие, Серега у нас оченно балуется, прикажите ему лоб забрить. (Степка смеется). А Степке пару голубей предоставлю… Синиц с ним пойдем ловить. Синиц много в те поры поналетит.


Серега (сквозь слезы).

А я баловать не буду.


Дементий.

Коли ежели не будешь, значит и мы с тобой будем компанию водить, а то в солдаты.


Матрена.

Ты сам, посмотрю я на тебя, ровно махонькой – городит невесть что.


Дементий.

Больно уж ребят-то тетушка Матрена, люблю, потому они очень смешные.


Степка.

А вон дьячковы дети летось воронье гнездо раззорили.


Дементий.

Потому, они кутейники. Нешто они могут понимать? А вы, ребята, гнезда не трогай. Грех великий, ежели кто гнездо раззорит. Коли найдешь гнездо с яичками – не тронь, пущай выводит. А кутейники эти, вестимо, голодные: они не токма яйца – они и голубей лопают.


Матрена.

Тьфу! как это им в душу-то лезет!


Дементий.

Жрать хочется!


Матрена.

Да ведь голуби-то непоказанное?


Дементий.

Мало ли что непоказанное! А вы, ребята, коли ежели мне приятели, – коли кто приметил гнездышко: сейчас покажи мне. (Молчание). А вот, братцы, Бог даст, полая вода придет, рыбу пойдем ловить. Как занятно!


Матрена.

Ну, этим рыбакам-то спать пора. Снуют, снуют день-то деньской, умаются.


Дементий.

Что ж скажи, ребята: за нами дело не станет, мы и спать можем. (Встает и почесывается). Погода, значит, самого-то задержала… Оченно уж вьюга-то. Теперешнее дело, как раз с дороги собьешься. Беда, тетушка Матрена, об эту пору в дороге! Не приведи-то Господи! Стужа! Глазыньки тебе это все залепит, борода обмерзнет, злой сделаешься, животину бьешь, ровно бы она причинна! Все это, значит, Божья власть, а ты в ту-пору ничего этого чувствовать не можешь, потому сердце в тебе больно раскипится. (Потягивается).


Матрена.

Хозяина-то дома нет, словно бы и страшно одной-то.


Дементий.

Точно что одной-то жутко.


Матрена.

Да мне ноне целый день что-то не по себе, ровно бы я что потеряла, аль так душенька ноет.


(С улицы в окно слышится стук).


Дементий.

Не сам ли?


Матрена.

Кому ж, опричь его. (Выходит из избы).


Дементий (к ребятам).

А вы что ж не ложитесь? У меня спать чтобы, а то ведь я сердитый, наказывать стану.

ЯВЛЕНИЕ IV

Те же и ВАВИЛОВНА.


Вавиловна.

Пустите, православные, душу на покаяние. (Садится в изнеможении на лавку).


Дементий.

Ишь ты, как тебя занесло-то! В самую мятель-то ты, значит, и попала…


Вавиловна.

Ох, батюшки мои!..


Дементий.

Ты ноги не ознобила ли?


Вавиловна.

Моченьки моей нет!


Матрена.

Разденься, голубка. (Помогает ей раздеться). Ишь ты, на тебе одного снегу-то пудов пять будет.


Вавиловна.

Не чаяла я уж живой-то быть; думала, помру, в чистом поле, не замоливши грехов своих.


Дементий.

Что хитрого помереть в экую стужу! В экую стужу и мужику только в пору, а уж вашей сестре где. Ты теперича на печь ступай.


Еще от автора Иван Федорович Горбунов
Очерки о старой Москве

Актер Горбунов совершал многочисленные поездки по России. Он создал эстрадный жанр устного рассказа, породил многочисленных последователей, литературных и сценических двойников. В настоящее издание вошли избранные юмористические произведения знаменитого писателя XIX века Ивана Федоровича Горбунова.


У пушки

Сцена из городской жизни. Диалог у пушки.


Генерал Дитятин

В настоящее издание вошли избранные юмористические произведения знаменитого писателя XIX века Ивана Федоровича Горбунова.Не многим известно, что у Козьмы Пруткова был родной брат – генерал Дитятин. Это самое вдохновенное создание Горбунова. Свой редкий талант он воплотил в образе старого аракчеевского служаки, дающего свои оценки любому политическому и общественному явлению пореформенной России.


Мастеровой

Сцена из городской жизни. Диалог в мастерской.


Затмение солнца

«Он с утра здесь путается. Спервоначалу зашел в трактир и стал эти свои слова говорить. Теперича, говорит, земля вертится, а Иван Ильич как свиснет его в ухо!.. Разве мы, говорит, на вертушке живем?..».


На почтовой станции ночью

Сцена из народного быта. Диалог на почтовой станции.


Рекомендуем почитать
Наташа

«– Ничего подобного я не ожидал. Знал, конечно, что нужда есть, но чтоб до такой степени… После нашего расследования вот что оказалось: пятьсот, понимаете, пятьсот, учеников и учениц низших училищ живут кусочками…».


Том 1. Романы. Рассказы. Критика

В первый том наиболее полного в настоящее время Собрания сочинений писателя Русского зарубежья Гайто Газданова (1903–1971), ныне уже признанного классика отечественной литературы, вошли три его романа, рассказы, литературно-критические статьи, рецензии и заметки, написанные в 1926–1930 гг. Том содержит впервые публикуемые материалы из архивов и эмигрантской периодики.http://ruslit.traumlibrary.net.



Том 8. Стихотворения. Рассказы

В восьмом (дополнительном) томе Собрания сочинений Федора Сологуба (1863–1927) завершается публикация поэтического наследия классика Серебряного века. Впервые представлены все стихотворения, вошедшие в последний том «Очарования земли» из его прижизненных Собраний, а также новые тексты из восьми сборников 1915–1923 гг. В том включены также книги рассказов писателя «Ярый год» и «Сочтенные дни».http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 4. Творимая легенда

В четвертом томе собрания сочинений классика Серебряного века Федора Сологуба (1863–1927) печатается его философско-символистский роман «Творимая легенда», который автор считал своим лучшим созданием.http://ruslit.traumlibrary.net.


Пасхальные рассказы русских писателей

Христианство – основа русской культуры, и поэтому тема Пасхи, главного христианского праздника, не могла не отразиться в творчестве русских писателей. Даже в эпоху социалистического реализма жанр пасхального рассказа продолжал жить в самиздате и в литературе русского зарубежья. В этой книге собраны пасхальные рассказы разных литературных эпох: от Гоголя до Солженицына. Великие художники видели, как свет Пасхи преображает все многообразие жизни, до самых обыденных мелочей, и запечатлели это в своих произведениях.


Громом убило

«А мы, вишь ты, ловили рыбу. Он и подошел к нам. Посидел, посидел. Словно бы, говорит, мне скучно. Третий день сердце чешется, да и отошел от нас. Сидим мы под ивой — ветерочек задул, так махонькой… ветерочек, да ветерочек. Смотрим — по небу и ползет туча… от самого от Борканова. Так и забирает, так и забирает… Страсть! Подошла к реке-то…».


Постоялый двор

«А это ночевала я в келье у матушки у Илларии, и все она рассказывала мне про божественное, и как все насчет жизни, и что, например, как жить мы должны. И такой на меня, раба Божья, глубокий сон нашел — так сидемши и уснула. Вижу, будто я в пространной пещере, и вся она, будто, позлащенная, а на полу все камение самоцветное… И иду, будто, я по этой пещере, а за мной старцы, все, будто, старцы...».


На реке

«Целый день они у меня тут. Вот жар-то посвалил, все сейчас прибегут. Васютка уж вон там под ивой старается, удит. С большим мне, друг, хуже, верно тебе говорю… не люблю… а парнишко придет — первый он у меня человек. Ты думаешь — парнишко что? Он все понимает, все смыслит, только ты его не бей, не огорчай его…».


На празднике

«Сказывают, у его денег залежных много. Вот, ребята, кабы нашему брату теперича деньги — не стали бы мы так-то трепаться, задали бы форсу! Я бы сей трактир снял, али бы…».