На берегу великой реки - [3]
Чем ближе к Аббакумцеву, тем сильнее спешит Савоська. Так и не расскажешь ему ничего. Коля запыхался. Со лба текли струйки пота. Шуточное ли дело эдак лететь. Да еще в гору.
– Савоська, эй, Савоська! Постой!
Но того уже и след простыл. Словно на крыльях стремится вперед. Угонись за ним, попробуй!
Только у церковной ограды догнал он приятеля.
– Вот несется, вот несется, – тяжело дыша, заговорил он. – Ну прямо, как в скороходах.
– Чего? – не понял Савоська.
– В скороходах, говорю. Это сапоги такие. Как наденешь их на ноги – сразу за тридевять земель. Сто верст в минуту. Во как!..
Но Савоська весьма равнодушно отнесся к сапогам-скороходам. Не до них ему сейчас. Другая забота на сердце.
– Мамка сказала – к учителю ушел Степаха, в поповский дом, – оглянувшись вокруг, словно кто мог его подслушать, зашептал он. – А ежели там собака? Да злющая?
– Так ведь она, верно, на цепи, – успокаивал Коля. – Давай я первым пойду. Хорошо?
Еще бы! Признаться, Савоську не столько собака пугала, сколько те, кто живут в поповском доме. Особенно учитель, Александр Николаевич.
Подойдя к поповскому дому, окруженному голубым палисадником, Коля открыл калитку и шагнул за ограду. Никакой собаки. Тихо, как на кладбище.
В эту минуту дверь отворилась. На пороге показался человек с русой бородкой, в очках. Волосы на его голове доходили почти до самых плеч, как у священника. Это и был учитель Александр Николаевич.
– Здравствуйте, дети! – мягким, бархатистым голосом произнес он, снимая очки и близоруко глядя на ребят.
– Здравствуйте, Александр Николаевич! – радостно отозвался Коля.
– Вас, наверное, матушка прислала? Потребовались какие-нибудь книги? – продолжал учитель.
– Нет, это не я к вам, это он, Савоська, к вам, – дергая дружка за рукав, ответил Коля. – Ну, говори, не бойся.
Но тот окончательно растерялся. Опустив низко голову, будто окаменел.
– Что же ты молчишь, мой друг? Может быть, язык по дороге потерял? – ласково пошутил Александр Николаевич.
А Савоська даже не улыбнулся. Молчит – и все!
– Да он брата своего ищет, Степана, – ответил вместо него Коля.
С любопытством оглядывая Савоську с ног до головы, учитель погладил его по вихрастой голове.
– Это зачем же тебе братец нужен? Соскучился без него? Так, что ли?
– Не, – прошептал Савоська, – дядя Ераст приказал, староста. К самому барину требуют.
– К барину? – тревожно переспросил учитель. – Это другое дело.
– Мамка слезами заливается, – уже более уверенно говорил Савоська, поднимая глаза. – Сердится барин на Степана. Грозится всех нас продать в чужую сторону.
– Продать? – Александр Николаевич задумался и вздохнул. – Это штука серьезная. Сейчас я позову Степана. – И, пригнувшись под притолокой, он скрылся за дверью. Через минуту на крыльцо вышел Степан, сопровождаемый учителем.
Выслушав бессвязный рассказ Савоськи, он озабоченно откинул назад с большого загорелого лба красивые русые волосы.
– Да-а, – уныло протянул Степан. – Выходит поспешать надо. – Затем, обернувшись к Александру Николаевичу, он застенчиво сказал:
– Так что я уж в другой раз решу эту задачку Простите, Александр Николаевич, за беспокойство.
Спускаться с горы было легко. К тому же Степан вел ребят по знакомой ему, едва приметной в пожелтелой траве полевой тропинке.
Вышли возле господской конюшни. Степан повернул к дому старосты. А Савоська предложил Коле:
– Айда к нам! Я тебе человечков покажу.
– Каких человечков? – заинтересовался Коля.
– Да Степаха слепил. До чего ловко! Сам увидишь!
Хоть и давно пора домой, там, верно, уже хватились его, но на минутку заглянуть, пожалуй, можно.
Заглянул, да чуть не целый час и пробыл. Вместе с Савоськой разглядывал у раскрытой двери (чтобы виднее было) стоявшие на длинном опрокинутом вверх дном деревянном ящике забавные фигурки из глины. Вот один маленький человечек смело размахнулся косой – сразу видно, что траву косит. А другой над своей головой цеп поднял – значит, снопы молотит. Третий сидит на пеньке и на балалайке играет. Ну, а четвертый подбоченился лихо и пошел вприсядку…
Налюбовавшись глиняными человечками, Коля уже собрался было уходить, как вдруг в избу с рыданиями ворвалась мать Савоськи. Седые ее волосы растрепались, клетчатый платок сполз набок. Она, как пласт, упала на лавку и громко запричитала:
– Ох, горе-горюшко! Ох, за что нам такие муки выпали?
– Мамка! Ты что, мамка? Кто обидел тебя? – кинулся к ней Савоська.
– Да не меня, Степаху нашего, кровиночку мою, – сквозь слезы отвечала Василиса, стукаясь головой об лавку. – На «девятую половину»[1] послали. Ни за что, ни про что!
Она зарыдала с новой силой.
Стоя в полутемном углу, Коля печально смотрел на Василису, с болью в сердце слушая ее горестные причитания.
– Царица небесная, пресвятая богородица! Да какой же из него псарь, какой собачник? – будто убеждая кого-то, плакала Василиса. – Малым дитей был – его барбосы проклятые покусали. С той поры видеть он их не может. А теперь – на псарню! Да еще сейчас сечь будут. О, господи! За что муки такие? За какие прегрешения?
Незаметно выбравшись из тесной избы, Коля медленно поплелся домой. В синеватых лужах грустно блестело холодное, негреющее солнце. Огнем пламенела рябина под окнами. Алые ягоды ее напоминали капли крови, которая вот теперь, в эту минуту, может быть, брызжет из белого тела Степана. Хмуро каркала серая ворона на макушке гнилой ветлы, пророча новые беды.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.