На берегу незамерзающего Понта - [72]

Говорят, боги ревнивы и завистливы. Нельзя показывать им своей радости — отнимут. Разрушат нерушимое. И Павлинова невольно отвела взгляд от влюбленных, живших только в глазах друг друга. Неосознанно, но затем, чтобы через ее взор никто не мог увидеть того, что нельзя открывать посторонним.

— Вам нужен клавишник, который уважительно относится к Листу? — глухо сказала она, уткнувшись в тарелку.

— Ну да! — кивнул Мирош. — Фастовского вашего, как я понял, уже отметаем, да?

— Фастовского лучше отмести в любом случае, — подтвердила Полина. — Для собственного спокойствия.

— Ок. А теперь внимание вопрос! Кто у вас на фортепианном такие же психи, как я?

— А свои психи закончились?

— Прям беда! Но я подумал… не все же у вас рвутся по филармониям лабать. Может, кому-то охота на стадионах.

— Наверное, может быть и такое, — Полька задумалась.

— У нас неделя на смену коней. Ну полторы — самое большее.

— Ну хорошо, что не к завтрашнему дню, — сказала Полина и улыбнулась. — А то на вечер были другие планы.

— Поль, у нас съемка скоро, Маринка там идеями фонтанирует, а клавишник тупо развернулся и ушел. Договор придется переподписывать точно, но если мы хоть кого-то приведем, то, может, она не так остро отреагирует. Бабло все-таки.

— Как скучно-то, а!

— Заметь! — тут же встрепенулась Лёлька. — Тебе уже скучно! А он только начал.

— Космос будет не при тебе, — хохотнул Иван.

— Лёлька! Ты тоже скучная!

— Ну тогда ты нас коллекционируешь! — развела руками Павлинова. — Но признай, когда я среди ночи удирала от того бухого идиота из «Тироль-паба», который решил, что я… хрен знает кто, а ты меня на такси забирала, было очень весело!

— А это тут при чем? — удивилась Полина и, ойкнув, повернулась к Ивану: — А я, наверное, знаю. Тарас!

— Ху из у нас Тарас? — мотнул головой Мирош.

— Ты думаешь? — хором с ним спросила Лёлька.

— Почему нет-то? — проговорила Полина высшим сферам. — Попробовать точно можно.

— Ты поняла? Я нет, — буркнул Мирош Лёльке и повернулся к Полине. — О ком речь?

— Тарас Комогоров. Академию заканчивает. В «Квадрате» играет.

— В «Квадрате»? — с сомнением в голосе уточнил Иван. Одно из известных злаковых местечек города, куда априори не так просто было попасть — посетителям цены кусались. А на работу устроиться — конкуренция высоковата. И если как Иван Мирошниченко он вполне туда проканывал, то как Мирош из группы «Мета» — едва ли. Он почесал затылок и спросил: — Хорош?

— С Листом дружит, — резюмировала Полька.

— И не только с Листом, — вставила свое веское слово Павлинова. — Мы в «Квадрат» вместе устроиться пытались. Его взяли — меня нет. Еще нос воротить будет.

— Ну, поглядим, — задумчиво ответил Иван. — Он там каждый вечер или как-то меняются?

— По пятницам точно играет.

— По-о-оль! — невозможно зеленые просящие глаза напротив нее. Планы на вечер рушились. Полька вздохнула.

— Ну По-о-оль!

— Что?

— Пятница же…

— Да поехали уже! — усмехнулась она.

— И меня заодно подбросите, а то домашние заждались, — добавила довольная и сытая Павлинова, учившаяся закрывать глаза на то, что Штофеля в жизни лучшей подруги сменил Мирош. Или не сменил — занял свое место. Всегда его место.

К «Квадрату» они подъезжали уже в начале восьмого вечера. Бар был в центре — это Лёльку они к черту на рога завозили. Располагался удачно — на Екатерининской, в подвальном помещении и так, что, не зная наверняка, почти невозможно было догадаться, что в старом здании «прячется» одно из лучших заведений города.

В тусклом красном свете, густом и темном, создающем зловещий полумрак, они сдали свои куртки в гардероб. А потом прошли в первый зал, где среди блеклых мерцающих круглых лампочек, свисающих с потолка, то там, то здесь были расставлены квадратные деревянные столики на двоих. Для компаний — у стен диванчики. В самом центре помещения — стоящий на одном своем ребре внутри алой резной клетки-шара располагался гигантский куб из темно-серого стекла, тенями пропускавший сквозь себя силуэты людей и мебели. На его поверхности отблескивал свет. И это определенно производило впечатление странным сочетанием небрежности, гротеска и роскоши.

Музыка играла живая — в углу на небольшом возвышении, иногда переговариваясь между собой, ненавязчиво перебирали клапаны, струны и клавиши участники трио — фортепиано, контрабас и саксофон. Пианист — длинноволосый и худой, как щепка, явно веселился и периодически что-то выкрикивал. И когда из зала отвечали, принимался импровизировать с еще бо́льшим азартом. Остальные не отставали, но заводилой здесь явно был он.

— Этот? — спросил Мирош, махнув на сцену и не видя собственного отражения на стекле куба — он крепко-крепко сжимал в ладони По́лину руку с потрясающе длинными пальцами, которые бесконечно любил.

— Этот, — кивнула она. — Познакомить?

— Подожди, давай послушаем, — пробормотал Иван, повернув к ней голову. — Он, вроде, ничего.

— Он-то? — улыбнулась Полина. — Он — очень ничего.

— Пойдем.

Мирош потащил ее к одному из столиков в отдалении от сцены, за кубом. Ему ужасно не хотелось, чтобы сейчас пианист узнал Зорину и перестал играть. И в то же самое время происходящее здесь и в этот момент нравилось ему бесконечно. Через несколько минут перед ними материализовался легкий коктейль для Полины и чашка кофе для него самого. Он неспешно пил его и так и не выпускал ее пальцев из своих. Музыка лилась между столиками и превращалась из медленной и чуточку грустной в зажигательный джаз. И это тоже ему нравилось. В особенности тем, что он почти забывал, зачем пришел сюда. «Квадрат» поглотил.