На берегу неба - [54]

– Эй! – крикнул он парню, который по-прежнему стоял в реке, весь серый от холода. – Где твои сапоги-то?

– В… в доме, – еле выговорил тот.

– Чего ж не надел? – спросил Шварц и усмехнулся. – Короче: кто спирт привез?

Мурзилка понял, что пропал, и угрюмо глядел в песок.

– Кто утром на военном тягаче приезжал? Кто солдата привез? Кто нерку ловить надоумил? А?

Мурзилка молчал. Он попытался затянуться, но сигарета у него погасла. Девушка глядела то на Максимыча, то на Шварца непонимающе и тревожно. «Сейчас я тебе покажу, милая моя, кого ты отпустить собиралась», – не без удовольствия подумал Шварц. Он сделал несколько шагов и остановился у Мурзилки за спиной.

– Молчи, молчи. А я сам тебе расскажу, кто спиртом поил, кто нерку ловить надоумил… Майор ведь? Майор Коблев?

Мурзилка еще ниже склонил голову.

– Чего в рот воды набрали? – не выдержал Сашка, сообразив, в чем дело. – Кого жалеете?

Мурзилка поерзал и кашлянул, но опять ничего не сказал.

– Значит, дураки, на себя все берете? То-то он порадуется! – с издевкой произнес Шварц. – А вам за чужие грехи под суд. Что, Гриша? Неохота? Тогда говори: майор был?

– Он, – сказал Григорий.

– И не в первый раз, – подсказал Шварц.

– Каждое лето дань с нас берет.

– Сегодня вернется?

– Обещался быть.

Шварц быстро взглянул на Сашку.

– Машину заметит! – вскочил Сашка на ноги. – На самом виду оставили, дураки…

Николай выругался. Силуэт грузовика отчетливо чернел на фоне серого неба с той стороны реки.

– Когда он вернуться должен? – толкнул Шварц Григория. – Убрать успеем?

Григорий пожал плечами.

– Ну а поехал-то он куда? Откуда появится?

– Да он не докладывает ведь… Но карабин у него был, так к озеру, верно. Там в прошлом году медведя мы нашли: мясо брошено, ошкурен, а жёлчь вынута…

– Так, – нервно сказал Шварц. – Так, так, так… Это совсем другой разговор получается…

Он не успел договорить: Сашка схватил его за руку и стиснул до боли:

– Тише!

Откуда-то издалека докатился низкий звук, похожий на отдаленный гром.

– Перегазовка, – сказал Сашка. – Вот, опять…

Шварц знал, что в таких вещах Сашка не ошибается.

Он увидел, как Мурзилка повел вокруг затравленным и обреченным взглядом, как попятился к обрыву Григорий, а Пашка вскарабкался на вездеход, пылая от любопытства, и только этот парень стоял в воде, как приговоренный, этот парень…

Шварц понял вдруг, что надо – первым делом убрать вот этого из воды.

– Эй! – скомандовал он. – В кузов, быстро!

Парень подчинился без промедления. С какой-то лихорадочной поспешностью на негнущихся ногах вскарабкался он на берег, подбежал к вездеходу, но в кузов сразу не полез, а стал мочиться на гусеницу вездехода, глядя перед собой бездумными, слепыми глазами.

– Николай, Лена! – распоряжался Шварц. – Вы тоже в кузов давайте. И парня держите, чтоб дела нам не испортил… Сашка, в кабину! И чтоб видно никого не было!

Теперь уже отчетливо вдалеке слышался рев мотора.

– Максимыч! – позвал Шварц.

Мурзилка с тоской поглядел на него.

– Поможешь, от суда избавлю. Честно. Мне одно надо: чтоб он на землю спустился. Чтоб из кабины вылез, понимаешь?

X

Кузов был завален мешками с рыбой и за кабиной, где все они сидели, согнувшись в три погибели – ибо брезентовая крыша кузова давно сгнила и поверх бортов торчали лишь гнутые ржавые ребра, когда-то поддерживавшие ее, скопилась вонючая вода, розовая от рыбьей крови. К счастью, Николай оказался между нею и этим парнем, опрокинувшимся на мешок, как мертвый. Над синеватой верхней губой парня она заметила несколько волосиков, и тут только подумала, что этот солдат, скорее всего, не старше ее. Она видела белую и слабую, как у подростка, шею и еще ногу, синюю от холода, в луже розоватой воды. И почему-то мысль о том, что эта нога с желтыми ногтями и скрюченными пальцами принадлежит ее ровеснику, была ей отвратительна. Никогда за все годы жизни она не думала, что можно подвергнуться столь страшному физическому унижению. Больше она ничего не видела – только напряженно-внимательный профиль Николая и его вспыхивающий огнем ожидания желтый глаз.

Снаружи была сначала какая-то суета, но потом все стихло, и только один звук неумолимо ширился и нарастал, вытесняя из пространства меж небом и землей и шум прибоя, и шорохи ветра, и крики чаек. Теперь он слышался совсем близко: сотрясая Мурзилкин вездеход, низом стлался грозный рокот мотора и тяжелый лязг рвущих землю гусениц. В какой-то момент звук достиг такой густоты и силы, что ей показалось, будто он висит над ними, и вот-вот накроет их, и раздавит. Взглянув на Николая, она увидела его огненный глаз, неистово вращающийся от невозможности увидеть, что происходит снаружи. Это показалось ей до того смешным, что она фыркнула, а он посмотрел на нее, приложил палец к губам и прошептал доверительно:

– Мотор не глушит, собака…

И тут все стихло.

Сильно запахло гарью, потом негромко что-то звякнуло.

– Люк открыл, – пояснил Николай и подмигнул ей.

За всю поездку она никогда не переживала знака важнее, чем это подмигивание занозистого и столь поначалу неприятного ей человека.

Потом чужой голос спросил:

– Ну что, Мурзилка, готово?

Сквозь оживший шум ветра и волн донесся слабый голос Мурзилки: