На берегах Гудзона - [4]

Самуил Каценштейн продолжал не отрываясь смотреть на газету. Он автоматически повторил последние слова сообщения:

«Полиции еще не удалось напасть на след убийцы».

— Она вовсе и не желает найти его, — заявил он. — Она постарается дать ему возможность скрыться. Но я этому помешаю. Я найду убийцу, и отомщу за единственного справедливого человека, которого я встретил в этой проклятой стране.

— Может быть, его невеста поможет тебе в этом, — заметила Мириам.

Старик вскочил со своего места.

— Умное ты дитя, золотое ты у меня дитя. Я к ней пойду, и сейчас же.

С этими словами он поспешил из комнаты.

Адрес Грэйс ему дал еще Джон Роулей, и он скоро отыскал ее маленькую виллу. Но тут он наткнулся на непредвиденное препятствие. Служитель не хотел впускать его:

— Г-жа Мэтерс никого не желает видеть.

— Я должен говорить с ней, — настаивал Самуил Каценштейн. — У меня очень важное дело к ней.

— Мне приказано никого не впускать.

В эту минуту в дверях появилась Мэри. Старый разносчик инстинктивно почувствовал в ней союзника. Он обратился к ней:

— Я должен видеть г-жу Мэтерс. По делу… об убийстве.

Подумав, Мэри сказала:

— Я посмотрю, может быть, мне удастся уговорить г-жу Мэтерс принять вас. Было бы очень хорошо, если бы удалось хоть немного рассеять эту бедную женщину. С самого утра она лежит неподвижно в темной комнате и за весь день не проронила ни одного слова. Я боюсь за ее рассудок.

Она повернулась к двери.

— Передайте ей, что я тот разносчик, за которого Роулей однажды заступился, и что…

Но Мэри уже скрылась.

Через некоторое время она вернулась.

— Войдите, г-жа Мэтерс хочет вас видеть. Я проведу вас в ателье. Она сейчас выйдет.

Проводив его по лестнице наверх, она отворила дверь, жестом пригласив его в комнату. Самуил Каценштейн вошел, но тотчас же испуганно попятился назад: перед ним на полотне стоял во весь рост убитый. Старый разносчик робко подошел и стал всматриваться в энергичные, милые черты знакомого лица, с сожалением покачивая головой.

Дверь тихо отворилась, и бесшумно, как тень, в ателье проскользнула молодая женщина.

Самуил Каценштейн повернулся к ней. На ее бледном лице и на всей ее сгорбленной фигуре лежала печать такой беспомощности и растерянности, что старый разносчик, забыв всякую робость и недоверие, которое он всегда испытывал к незнакомым, приблизился к ней с протянутой рукой и, обращаясь к ней, как к дочери, произнес сочувственным голосом:

— Бедное дитя мое!

Грейс потянулась к этой чужой руке и ухватилась за нее, как утопающий. Этот маленький, некрасивый седой человек знал его, любил его, питает к нему чувство благодарности. Она внезапно почувствовала что-то близкое к этому человеку, которого она видит впервые. И когда она посмотрела в изможденное страданиями лицо старика, она смогла заплакать, смогла, наконец, излить свою боль в слезах. С рыданием она упала на диван.

Самуил Каценштейн стоял некоторое время молча; он вновь подошел к портрету, устремив свой взгляд на хорошо знакомые черты покойного. Затем он приблизился к дивану, положил руку на плечо плачущей и сказал мягко:

— Плакать бесполезно, дитя мое. У нас теперь одна цель: мы должны отомстить за него.

Она подняла на него глаза. Ее нежное лицо сразу приняло выражение твердой решимости.

— Да, мы должны отомстить за него. О, если бы убийца попался в мои руки…

Она замолчала.

— Мы найдем его. Но нам не следует забывать, что от полиции в этом деле большой помощи ожидать не приходится. У Роулея были очень могущественные враги, располагающие деньгами и властью… Мы должны разыскать убийцу, надеясь только на себя.

— Вы мне поможете в этом? — обратилась к нему Грэйс просящим голосом.

— Я не успокоюсь до тех пор, пока он не будет отомщен.

Грэйс вскочила с дивана и начала в волнении ходить по комнате.

— Я потеряла целый день. За это время убийца мог скрыться. Мы должны немедленно начать действовать. — Она замолчала и остановилась перед стариком. — Но с чего начать?

Он усадил ее на диван.

— Не волнуйтесь. Попробуйте спокойно отвечать на мои вопросы. Вы были вчера вместе с г. Роулеем?

— Да.

— Где?

— Здесь, в ателье, и потом на его квартире.

— В какое время вы видели его в последний раз? Выражение растерянности появилось на ее лице.

— Я этого точно не знаю. Я приехала к нему в восемь часов, мы поужинали вместе, затем беседовали еще некоторое время… Я чувствовала себя очень усталой и была расстроена предстоящей разлукой. Потом я прилегла на короткое время… и хорошо не знаю, когда и как я приехала домой…

— Кто открыл вам, когда вы приехали домой?

— Никто. У меня есть свой ключ: я не люблю, чтобы прислуга меня дожидалась.

— Попробуйте вспомнить, в котором часу приблизительно вы видели г. Роулея в последний раз.

Серые глаза молодой женщины как бы заволокло туманом; они глядели куда-то вдаль. На ее бледном лице опять появилось выражение беспомощности. Руки у нее опустились.

— Я не знаю, не знаю…

Он посмотрел на нее в раздумье и спросил:

— Не знаете ли вы случайно, имел г. Роулей вчера вечером свидание с кем-нибудь?

Она старалась припомнить.

— Да, он хотел повидаться с одним знакомым, каким-то негром, по имени Бен-Товер. Но тот должен был прийти к нему до восьми часов. Впрочем, я не знаю достоверно, был он у него на самом деле или нет; мы с ним об этом не говорили.