На берегах Гудзона - [111]

— Скажите Ларри, пусть он внимательно следит за всем, что делается. У меня все было обстоятельно описано, но во время последнего обыска мои рукописи нашли и уничтожили. Еще одно — пусть Ларри старается каждые два-три месяца попадать в тюрьму.

Марипоза невольно улыбнулась.

— В тюрьму? — недоумевая, повторила она.

— Да, — многозначительно произнес Соммервиль. Тюрьма может оказаться его спасением.

Он снова умолк. Марипоза сунула коробочку в карман и вопросительно взглянула на врача. Потом она робко сказала:

— А теперь мне можно уйти, мистер Соммервиль?

— Да, Марипоза, спасибо.

Девушка поднялась.

Но Соммервиль остановил ее неожиданным вопросом:

— Вы видели когда-нибудь покойников, Марипоза?

— Да, а что?

— Вы не боитесь мертвых?

— Я ничего на свете не боюсь, — резко ответила Марипоза.

— Так я попрошу вас еще об одной услуге. Меня передергивает при мысли, что эти караульные, или чего доброго еще Лэй и Беннет, прикоснутся ко мне. Вернитесь сюда через полчаса, Марипоза, и закройте мне глаза.

Девушка вскрикнула.

— Тише, — строго сказал Соммервиль. — У меня больше нет сил. Только этот последний исход и остался. Вы придете?

— Да.

Соммервиль крепко пожал руку девушки.

— Спасибо.

Марипоза, вся дрожа, выбежала из хижины.

На рассвете она снова пришла. Соммервиль неподвижно лежал на диване. Возле дивана валялась маленькая пустая скляночка. Мертвые глаза пристально смотрели в потолок. На устах застыла складка глубокой ненависти.

Маленькая проститутка закрыла усопшему глаза. Затем она тихо вышла навстречу сверкающему утру. Золотое солнце разливало благодатный свет над Адским островом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Северный полюс в Нью-Йорке

Миссис Делия Брайт, лежа на кушетке в своей спальне, отдыхала перед грандиозным обедом, который господа Брайт давали в этот вечер в честь своего племянника.

Красивая женщина лежала не шевелясь и закрыв глаза.

Причиной этому был не утомительно проведенный день, а всего только совет модного врача проводить ежедневно один час лежа без движения, не читая и стараясь даже не думать. Это давало, по его словам, необходимый покой мышцам лица. Доктор Свинней рекомендовал своим пациенткам проводить эти часы в возможно более красивой и стильной обстановке; последнее обстоятельство благотворно влияет на нервы.

Делия Брайт добросовестно исполняла предписание врача. Все, что в течение веков создавали человеческое искусство и вкус, украшало просторную комнату, которую смело можно было назвать залом. На обтянутых бледно-розовым шелком стенах висели прекрасные картины, повествовавшие лишь об отрадных сторонах жизни, тщательно избегая какой бы то ни было дисгармонии.

Широкая кровать, стоявшая в нише, равным образом как и вся остальная мебель, была из розового дерева. На большом туалетном столе, с высоким хрустальным зеркалом, стояли золотые коробочки и флакончики; на маленьком мраморном пьедестале, приставленном к столу, сиял большой золотой, усыпанный алмазами, флакон.

Откинутый шелковый занавес давал возможность заглянуть в ванную комнату. Это была настоящая роща. Ванна из розового мрамора была вделана в пол и обставлена деревьями и цветущими кустами; огромные вазоны были замаскированы мхом и травами, так что создавалось впечатление подлинной рощи. А для того, чтобы эта иллюзия была более полной, за деревьями и кустами была поставлена большая птичья клетка, в которой распевало бесчисленное количество дроздов. Деревья и кусты приходилось менять каждые два-три дня; на них плохо действовала душная, пропитанная запахами духов, атмосфера ванной комнаты. Но это никого не смущало: для чего же существуют на свете садоводы?

На этот раз Делия Брайт выполняла предписания врача менее добросовестно, чем всегда. С полузакрытыми еще глазами она протянула руку к маленькому столику, стоявшему возле кушетки и достала образец пригласительной карточки на сегодняшний обед. Довольная улыбка скользнула по ее губам: «Обед на Северном Полюсе». Мысль была оригинальна, блестяща. Весь Нью-Йорк будет говорить об этом, во всех газетах будут снимки со столовой. Эскиз столовой сделал первоклассный художник, и он отлично удался ему.

Большая зала была превращена в парусное судно; столы стояли на палубе. Стены были расписаны унылыми снежными и ледяными ландшафтами; пол был устлан шкурами бурых и белых медведей. Но гвоздем вечера была смежная комната. Пол был разобран, и в подвале нагромождены были огромные глыбы льда, поднимавшиеся наподобие остроконечных ледяных гор. В глубине находилась клетка с двумя большими белыми медведями из зоологического сада. Прутья клетки были прикрыты сосновыми ветками, так что звери производили впечатление находящихся на свободе.

Довольна была миссис Брайт и своим вечерним туалетом: «Внизу пустячок, а наверху — совсем ничего», — с цинической улыбкой высказал свое мнение мистер Брайт. — «Удивительно только, что этот пустячок стоит совсем не пустяковых денег». На это миссис Брайт заметила супругу, что этот пустячок сделан из горностая, а ледяные сосульки, как кружево окаймляющие коротенькую юбку, — из алмазов. Подобные же сосульки украшали и большую люстру в зале; но здесь миссис Брайт проявила некоторую «экономию» и удовольствовалась камнями не столь высокого качества.