На белом свете. Уран - [91]
Коляда устал, сопротивляясь какому-то новому неудержимому духу, который властвовал теперь в Сосенке. Не думал он, что так быстро здесь, в глухом селе, прорастут зерна, брошенные рукой партии после мартовских событий пятьдесят третьего года…
Наверное, надо распрягать коней, потому что далеко уже не уедешь, думал Коляда. Что же привез он на этой телеге? Была когда-то слава — растерялась, были в руках вожжи — не он теперь правит… Ни любви, ни счастья, ни богатства не привез. Да, собственно, нет и коней, потому что ехал на маленькой лжи, а иногда ползал и лизал пятки… Надо тихонько соскочить с этой тележки, пока не погнали. И из Сосенки удрать. А Фросинья? Неужели до конца века придется мучиться с ней? Нет. Есть Меланка… Будет сын… Сын! Его сын… Сегодня в поле она сказала ему, что он по ночам уже шевелится… Этого в тайне не удержишь. Скоро о Меланке заговорит все село. Будут тыкать на Коляду пальцами, если расскажет она. О-о, тогда слетятся Гайвороны…
Десятки планов рождались в голове Семена Федоровича, но он думал не о сыне, а о себе. Не будет покоя. Исключат из партии. Фросинья доконает его, не простит… Лучше, если Меланка уедет из села. Он даст ей немного денег… Пусть выезжает сейчас, немедленно.
Коляда торопливо вышел из кабинета и увидел в бухгалтерии Кутня. Тот, скрючившись, спал на лавке.
— Ты почему здесь улегся? — дернул его за рубаху.
— Ночевать негде. — Дмитро протер кулаками глаза.
— А у Меланки?
— Да неудобно. Она же тово… — показал на живот. — Еще на меня люди подумают…
— Что «тово»? — побледнел Коляда.
— Будто вы не знаете, — вызывающе рассмеялся Кутень. — Скоро на крестины позовете. Сама сегодня сказала… Или вы не придете?
— Я-то здесь причем?
— Не знаю, — издевался Кутень, — только ваши сапоги, Семен Федорович, я частенько видел в сенях за дверьми…
— Ты, Кутень, язык прикуси! Не то я могу… — Коляда так и не сказал, что он может, потому что Дмитро сорвался с лавки и набросился на него.
— Что вы можете?! — кричал он. — Да я вас сейчас…
— Митя, ты чего? Я же так… Вырвалось от нервов… Ну, пойдешь жить ко мне! Вот и делов!.. — Воинственный запал Коляды угас — Вот напасть! Еще и бабу пришьют… Не имею я к Меланке никакого касательства, Митька. Разве когда чарку зайдешь выпить… Вот люди!.. Так пойдешь ко мне?
— Куда же мне идти?
— Так прошу, прошу, — предупредительно открыл дверь Семен Федорович. — Если и мы с тобой начнем ссориться, то не будет добра, не будет…
Возле Гайворонова подворья Коляда замедлил шаг и толкнул Кутня в бок:
— Видишь, клуб открыли, телевизорчик вынесли, созвали полсела… Интеллигенция!
На подворье возле телевизора сидело много людей. Перед ними на экране взорвался бурной страстью ревнивый Отелло:
— Вот так, одни телевизорчики покупают, веселятся, — гундосил Коляда, — живут люди, а тут работаешь, работаешь, и никакой тебе радости…
Кутень молчал.
28
Рассветы в Сосенке рождаются за Выдубецкими холмами. Никакие астрономы не смогут возразить этому, ибо малый и старый знает, что солнце всходит из-за тех холмов. Солнце хорошо знает всех, кто обитает в этом селе, и не оскорбляется, если даже бесштанные малыши обращаются к нему на «ты».
Солнце всходит в самую раннюю рань, но ему никогда не удавалось подняться раньше людей. Летом оно пыталось выглядывать из-за Выдубецких холмов, когда черти еще и на кулачках не дрались, но опаздывало, потому что уже ходил по полям Нечипор Сноп, что-то клепал Мирон Мазур, вызванивали во дворах и хлевах подойники и хлопотал возле коней Савка Чемерис. Кстати, этот Савка Чемерис был с Солнцем запанибрата: ругал его на чем свет стоит, когда оно нестерпимо жгло, и вызывающе даже летом носил старую солдатскую шапку-ушанку…
А вот Нечипор Сноп всегда улыбался Солнцу, когда оно всходило. Хороший человек этот Сноп. Солнце даже не знает, есть ли у него хата, потому что всегда видит Нечипора в поле или в мастерской…
Солнце знает, что Нечипор Сноп не верит ни в бога, ни в черта, а поклоняется только ему, Солнцу. Он и других приучает к этому. Ежедневно его хлопцы-трактористы встречают и провожают Солнце в поле. От такого людского уважения другое бы светило загордилось, а Солнце — нет… Потому что знает — без этих людей оно не смогло бы сделать столько добра на земле. А вот вместе они — Солнце и люди — выпестовали хлеба, яблоневые сады и эти милые подсолнухи… Знал бы месяц, какое это счастье — помогать людям, то вопреки всем законам стал бы Солнцем, а не околачивался б в ночном небе и не хвастался перед звездами, что о нем сложено столько песен…
Сегодня Солнце впервые увидело в Сосенке высокую чернобровую красавицу. Она вышла из хаты Платона Гайворона и остановилась на огороде, пораженная чарующим рассветом. На картофельной ботве, на цветах алмазами сверкали капли росы, над Выдубецкими холмами багрянели тучи, щебетали в саду птицы.
«Неужели ты впервые увидела, девушка, как я всхожу?» — будто спросило у нее Солнце.
«Я видела, как ты всходишь в городе… Ты появлялось из-за высокого каменного дома, и я не замечала твоей красоты, — подумала Наталка. — А сейчас ты другое!»
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».