На белом свете. Уран - [48]
Поликарп налил Ваську наливки, а себе водки, потом поднялся из-за стола и сказал, будто в хате был не только один малый Васько в гимнастерке брата:
— Спасибо, что зашли («Почему это он говорит мне «вы»?» — подумал Васько), что не обходите мою хату… Выпьем за добро, чтоб вам счастливилось в жизни…
Поликарп чокнулся с Васьком. За то, чтоб счастливилось в жизни, Васько, конечно, выпьет. Главное, чтобы не хватать двоек и не рвать штанов.
Чугай почти ничего не ел, а все угощал Васька. Чтобы хоть чем-нибудь отблагодарить хозяина за такое внимание, Васько достал из кармана пальто два пирожка и подал Поликарпу.
Чугай больше не давал Ваську наливки, хотя тот был не прочь выпить, а себе наливал еще раза три и повел разговор:
— Снежок выпал, для озимых хорошо… Может, в этом году уродит…
— Какая еще весна будет, — вспомнил Васько мамины слова.
— Да-а, без дождя земля черствеет… А я, Василь, думаю, может, весной хату новую заложу…
— Можно, если гроши водятся, — повторил Васько когда-то услышанные слова.
— Грошей нет, но уж как-нибудь соберусь за год-два… Правда, с кирпичом трудновато…
— Трудновато, — согласился Васько. — Но люди где-то достают, куда-то ездят…
— Некогда мне ездить да искать, все работа да работа…
— Разве ее переделаешь? — подсказала Ваську мама.
— Да известно… Хотя б хозяйка была в хате… А то все на Стешкины руки… Плохо, Василь, без хозяйки…
— Плохо, дядька Поликарп…
— А годы проходят…
— Проходят, дядька Поликарп.
Чугай, подперев ладонью щеку, тихо начал песню:
Васько знает эту песню. Когда-то ее пели отец с матерью… И Галина пела. Он тоже кладет щеку на руку и звонким голоском заводит:
И подхватывает Чугай:
Они пели все громче и громче… Покачивался петушок под потолком…
Чугай провожал Васька как дорогого гостя — к самым воротам.
— Заходи, Василь.
— Да и вы не обходите нас… А если начнете строить хату, так я вам, дядька Поликарп, помогу.
— Спасибо…
— Я вам такого петушка на хату вырежу, что и…
На второй день Михей принес Юхиму телеграмму. Платон сообщал, что заболел и лежит в фастовской больнице; просил побеспокоиться о Ваське.
— Вот беда, — печалился в кузнице Нечипор Сноп.
— Наверное, застудился, — строил догадки Мазур.
— Так я заберу Васька к себе, — заявил Михей.
— Почему ты, когда Платон нам телеграмму отбил? — возразил Сноп.
— Пусть у меня поживет, — сказал Мазур. — Хата у меня большая…
— А я ближе к школе живу, — не отступал Михей.
— Ребенку молоко нужно, — размышлял Нечипор, — а у тебя, Михей, разве что подойник остался…
Только Поликарп стоял молча. С ним и не советовались и не спрашивали.
Порешили на том, что Васько будет жить у каждого по три дня.
Михей, придя домой, рассказал жене, какая беда стряслась с Платоном. Ганна повздыхала и начала готовиться к встрече маленького квартиранта. Перестелила кровать, взбила подушки, приговаривая:
— А оно ж сирота круглая, кто же его накормит, до кого оно голову приклонит…
— Мы накормим, к нам и голову приклонит… Не среди чужих живет. Очень ты у меня жалостливая, Ганя…
— Так ведь если люди страдают, то у меня, Михей, сердце болит… Если б могла, то всем пособила б…
— Всем не поможешь. Вот, например, я вычитал в газете, что половина живущих на земле людей голодает. О!
— Да неужели?
— Написано.
— Да разве у них огородов нет? Посадили б картошку, капусту, огурчики… Перебились бы как-нибудь…
— Ну, какие там огороды в закордонных городах или в Африке? Камень да песок. А потом, скажу тебе, Ганя, не всякая нация борщами или картошкой прожить может… Мы вот с тобой привычные… Я поем картошки, а если еще и с салом, так до вечера могу ходить… А возьми какого-нибудь турка или негра, то они ж на картошке не продержатся, потому что она у них не растет, да и харч этот для них непривычный. Им подавай банана или рису…
— Ты смотри… А если хлеба?
— И не показывай! Разве что крохотный кусочек откусит… и то вряд ли.
— А я думала, что во всем свете хлеб едят…
— Потому что необразованная. Ты лучше подумай, чем Васька будем кормить?
— Борща наварю да каши… Думаешь, что он дома ест марципаны?
— Что там у них дома, я не знаю, а к нам придет — все на стол неси, чтобы вспоминал, как Михей Кожухарь принял его, и чтоб людям рассказывал, что я не бедный, а того… хозяин…
— Из тебя хозяин, как из скалки кнутовище…
— А это, Ганя, выпал такой момент, — убеждал жену Михей, — на трудодень мало дали…
— Ты прошлый год тоже так говорил и позапрошлый… Все момент да момент… Пока Коляда председательствует — все время будем жевать без хлеба этот момент.
— Вот скоро заколем кабанчика и заживем… Хорошая порода, мясная, очень большой спрос на базаре, если на сале мясо, а на мясе сало лежит таким, значит, слоем… Сразу же очередь… Немного оставим, а остальное продадим… Купишь, Ганя, себе туфли или жакет, платков, — Михей загибал пальцы.
— Тебе костюм нужен, — добавила Ганна.
— И костюм справлю… У нас этих денег будет как цветов в мае, — смеялся Михей. — А сейчас, Ганна, сходи к Бондарихе и одолжи сала и мяса…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.