На белом свете. Уран - [204]

Хозяева и хозяйки домов сквозь сдвинутые занавески следят за молодыми: зайдут к ним или минуют? Но девушки не миновали ни единой хаты.

Михей Кожухарь и Ганна тоже смотрят на дорогу в боковое окно. Им видно, как девушки зашли в дом старой бабы Харитины Якимчучки.

Бабушка сидит на теплой лежанке в чисто убранной светелке, возле печи хлопочет проворная толстоногая дочка.

Якимчучка принимает приглашение на свадьбу, широким крестом осеняет молодых, присматривается: вы чьи же? А-а, это ты, Софийка? А это Макара Подогретого дочка? Да счастит вам… «А я своей тоже дождалась, — показывает на дочку. — Она у меня на шахтах семь лет была… Мать, как говорят, одиночка… На Выдубе будет работать, на бу… буране… Зачем же по тем Донбассам ездить, если шахта при доме?»

— К нам идут, — говорит Ганна Михею. — Иди открой дверь, а то ж ее никто с места не сдвинет.

Михей выходит в сени, дверь распахнута.

— Ганя, надо опять звать Дыньку: перекосилась стена. Если еще раза три ахнут на Выдубе динамитом, то придется переезжать в Косопольскую гостиницу, — говорит Михей.

Старенькую хату Кожухарей расшатало долголетием и взрывами. С философским спокойствием смотрит Михей, как оседают стены.

— Ничего, Ганя, до весны выстоит, — успокаивает он жену.

Через каждые два-три дня к Михею приходил с рубанком Дынька и поправлял сенные двери, которые после очередного взрыва перекашивались все больше и больше.

Михей и Ганна поблагодарили молодых за приглашение.

— Пойдешь ты, Ганя, одна, — объявил Кожухарь, проводив девушек.

— Придумаешь еще!

— За один стол со Снопом я не сяду.

— Нашел врага!

— Раз меня выгнали из хаты, я к нему не пойду.

— Но свадьба же будет в клубе, и не Сноп женится… Юхим и Мазур обидятся, — настаивала Ганна.

Молодые расписались в Косопольском загсе и на убранных цветами машинах приехали в Сосенку. Возле клуба, в котором были накрыты столы, их встретили родственники, друзья. Дядька Василь скомандовал своим оркестрантам — и они заиграли гимн. Юхим и Максим, как и полагалось бывшим воинам, замерли возле своих подруг по команде «смирно», притихла толпа.

Сноп и Мазур с женами поднесли молодым хлеб-соль и проводили их в зал. Рюмки были налиты, и Сосенка вместе со строителями «Факела» села за столы.

Не было только на свадьбе Михея Кожухаря. Он стоял возле своего покосившегося дома — одинокий, как журавель.

Была суббота, а Сосенка никак не могла утихомириться: сновали машины, ревели, нагребая плотину, бульдозеры, и содрогалась от взрывов земля. Хата Кожухаря, будто от страха, еще глубже ушла в землю и мелко дребезжала стеклами. Услышав донесшийся от клуба гимн, Кожухарь выпрямился, прижал огромные ладони плотно к туловищу и вспомнил своих друзей, похороненных в братской могиле возле Рясного. Кожухарь глотал слезы.

Поднялся над Русавкой косматый столб дыма, а потом прокатился гром. «Так начинается артподготовка», — вспомнил Михей. Упругая волна опять ударила в хату Кожухаря, подхватила с гребня крыши несколько старых снопов и швырнула куда-то в леваду.

…Нечипор Сноп обвел встревоженным взглядом зал и наклонился к Марии.

— Ей-богу, Кожухарь не пришел!

— Вот это дожили! — всплеснула руками Мария. — Сын, звали Михея?

— Светлана и София ходили, и мы с Максимом просили, — ответил Юхим. — Обиделся он, тату, что вы его тогда из хаты выгнали…

— Сходи, Нечипор, и позови, попроси прощения, — посоветовала Мария.

— Пойду. — Под звуки «Цыганочки» Нечипор выбрался из клуба.

Впервые в Сосенке на людях появились Марта и Ладько. Женщины окружили Марту, а с Ладьком были сдержанны, мужчины тоже здоровались с ним сухо, но и не сторонились: мало ли что может случиться с человеком в жизни.

Поликарп Чугай видел, как вошли Марта и Ладько. Она — подчеркнуто веселая, а он плелся сзади и виновато тыкал свою руку всем, кто только попадался на глаза. Пока добрались до своего места за столом, Ладьку показалось, что он прошел весь, свой путь длиной в восемнадцать лет — от той ночи, когда они, счастливые и захмелевшие, ехали с Мартой в кузове машины на Узгорье, и до того дня, когда по той же дороге провели свои экскаваторы к Русавке.

Только один раз осмелился Ладько пойти как-то вечером в Сосенку. Шел через Выселок и не узнавал села, завернул к Русавке и уже оттуда попал на свою улицу. Свое бывшее подворье узнал по высокому ореху за домом. Соседи, построившие новые дома после пожара, с обеих сторон обкорнали усадьбу Ладька, а точнее — огород; место, где стояла хата, заросло кустами бузины и жасмина.

У Ладька защемило и сжалось сердце, и он подумал, что слишком дорого заплатил за свое счастье с Мартой.

И на свадьбу шел Ладько с единственной целью — встретиться с Поликарпом. Он хотел увидеться с ним на людях и попросить прощения, чтобы все слышали. Ладько, идя за Мартой, блуждал глазами по залу, искал Поликарпа. Не видел, а может, не узнавал? Хотел уже было спросить Марту, как вдруг взгляды мужчин встретились. Решительный, ненавидящий взгляд Поликарпа и растерянный — Ладька. Смотрели друг на друга, не моргнув, будто одеревеневшие. Поднялся Гайворон и загородил собой Поликарпа.

От имени правления Платон поздравил молодых, вручил им подарки. Оркестр заиграл «На сопках Маньчжурии». Кто-то начал песню. Ладько опять взглянул на Поликарпа, но тот уже разговаривал с соседями.