На белом свете. Уран - [195]

Прекрасно ехать в плацкартном или общем вагоне. Чай горячий подают. Столько можно увидеть людей, столько услышать интересных разговоров!

В этих веселых вагонах едут люди с не очень набитыми кошельками, к вагонам-ресторанам на ходу не пробираются, едят взятое из дому, на остановках выскакивают с чайниками и бутылками за водой. Знакомятся в вагонах быстро, общий язык находят сразу: час-другой — и будто сто лет знают друг друга.

— Я где-то видел вас, но не помню где.

— И я вас видела… Вы, случайно, не Мартына Самовяза сыночек?

— Нет.

— А так вроде Мартына, даже и бородавка на ухе…

— Продала, глупая, хату, выписалась из колхоза и поехала к дочке… Вожу тех детей, как щенят, на ремешках да в кухне до ночи топчусь, а они на курорты, а они на воды… И благодарности никакой.

— Такие дети пошли…

— Спала на кухне, газ мне печенки разъедает. Плачу… Дома ж я была себе хозяйкой, в почете ходила. В воскресенье наряжусь да в клуб, как кукла из коробочки, приду… Теперь еду домой, пока у сестры перебуду…

— Америка, оно конечно, тово… но чтоб совсем, то нет…

— Против нашей силы — дудки! Я вот у сына был, майор он у меня, значит, ракетный. Говорит, батя, работайте себе спокойно, потому что мы…

— Сдала химию на тройку. Нет стипендии. Я — до декана. Говорю, если не разрешите пересдать, так я из этого ансамбля выписываюсь и пусть там поет кто хочет.

— Разрешил?

— Разрешил. Без меня же тот ансамбль и гроша не стоит. Я под Эдиту Пьеху пою, басом…

— Пил, пил, да и допился. Стоит в магазине с утра и просит: «Дай четвертинку». Продавец ему говорит: «До десяти утра не продаем». Подошла я к нему и говорю:

«Грицько, зачем ты пьешь? Бросил бы ты эту водку, женился да костюм купил бы и зубы вставил пластмассовые».

А он мне отвечает:

«Мамаша, здоровье дороже…»

— Ворует! И не говорите мне.

— Дачу поставил каменную, машину купил…

— Ворует…

— Жена и за холодную воду не берется…

— Ворует…

— А сам так выглядит, будто его только что на фабрике сделали.

— Ворует.

— Пошла с ним раза два в кино, а на третий он мне говорит: будь моей… А я ж и фамилии его не знаю.

— А потом что?

— Говорю: не-е…

— А потом что?

— Повел в ресторан… Назаказывал всего — полный карман троячек скомканных.

— А потом что?

— Выпил несколько рюмок и за колени начал меня…

— А потом что?

— Я его как турнула…

— А потом что?

— Всё.

В вагоне было много свободных мест, и Васько с Лесей удобно устроились возле окна… Сидели друг против друга, положив руки на столик, и смотрели, как проплывали в вечерних сумерках поля, далекие села, полустанки и полосатые шлагбаумы.

На какой-то станции в их купе вошла бабуся с внучкой — курносенькой, смуглой девушкой. Васько пересел к Лесе. Бабка угостила их пирожками с маком и яблоками, постелила старенькое пальтецо, перекрестилась и улеглась отдыхать. Внучка тоже собиралась ложиться. Василь опустил ей полку и вышел.

— Это твой жених? — шепотом спросила курносенькая Лесю.

— Нет, мы просто из одного класса… Это мой товарищ.

— А в каком ты классе учишься?

— В девятом, — ответила Леся. — А ты?

— А я в десятом.

— Как тебя звать? Меня — Олеся. Или Лесей, если хочешь.

— А меня Вера… Я бросила свою школу и село… Никогда больше не вернусь туда. Буду жить у бабушки.

— Почему, Вера?

— Так… Нет, тебе я расскажу. — Вера придвинулась к Лесе и зашептала, поглядывая на бабушку: — Я… полюбила одного парня… Мишу, из нашего класса… Мы с ним дружили, пока об этом не узнали его родители. И вот однажды… его мама, — голос Веры задрожал, — выгнала меня из хаты… И в школе рассказала, что я цепляюсь к Михаилу, потому что у них большой сад, пасека и они… богатые. А зачем мне их сад?.. Надо мной начали смеяться…

— А Михаил что?

— Он уже не ходит со мной, — вздохнула Вера.

— И ты переживаешь? Да я б на такого и не посмотрела! Это же шут, а не хлопец! — возмущалась Леся.

— Он красивый…

— Да плюнь ты на него.

— Э, Леся, тебе легко говорить, а я люблю… Если бы ты знала, что это такое…

— Надо быть гордой!

— Я не могу быть гордой, когда вижу его… — Вера вытерла заплаканные глаза и забралась на полку.

Леся представила на месте Веры себя, и ей стало страшно. А что, если и Василь… не любит ее, а только так… Леся тоже всегда думает о нем, ночами, даже на уроках… Нет, он писал ей много раз в записках, что любит, но еще никогда не говорил об этом… А она должна знать, услышать.

Надо подойти к нему и спросить. Где же он?

Леся тихонько идет по коридору. Василь стоит возле окна. Гулко выстукивают колеса. Здесь холодно, тускло светит маленькая лампочка.

— Что ты, Вася, стоишь?

— Я думал, что вы будете ложиться спать…

В темном стекле окна Леся видит красивое худощавое лицо Васька, с крутым, как у Платона, надломом бровей и непослушным каштановым чубом. Только губы у Васька еще пухлые. Он стоит, держась одной рукой за ручку окна, а другой уперся в дверь, будто загородил от кого-то Лесю. Васько здорово вытянулся, если она станет рядом, то… Леся тихонько придвигается к Василю. Так и знала: еле достает до глаз. Лицо Василя щекочут Лесины косы, и он не может пошевельнуться.

— Вася, — тихо спрашивает Леся, — а может в наше время быть так, что… девушка полюбила хлопца, а его родители против, потому что они… богатые, а она…