На белом свете. Уран - [136]
В районах во всех селах и на предприятиях знают секретарей, заведующих отделами и, разумеется, инструкторов, которых редко можно застать в кабинетах. Они всегда с людьми. Ночуют в дешевеньких гостиницах либо в хатах, едят где и что придется. Надо: их всегда ждут люди.
Однако в каждом райкоме есть лица, у которых нет собственных кабинетов, они не заседают на бюро, но райком без них не райком. Технические секретари и заведующие приемных, скромные работники орготделов, шоферы и завхозы, уборщицы и курьеры. Их усилиями поддерживается порядок: чистые занавески, цветы на окнах, очиненные карандаши и вода в графинах, машины, готовые мчаться куда надо днем и ночью, в метель и грозу. А главное — настроение, которое они создают для тех, кто приходит сюда.
Прокоп Минович Котушка — незаменимый сторож и завхоз Косопольского райкома партии, — убежден в том, что его уход на пенсию будет невосполнимой потерей для всех. Ведь не зря, едва он намекнул об этом Мостовому, тот разволновался:
— Мы еще с вами, Прокопий Минович, повоюем!
За последние годы Прокоп Минович почти не изменился, разве что поседел больше. Нет, собственно, одна перемена произошла: Котушка уже не хромал на своей деревянной ноге, а ходил на протезе. Сегодня воскресенье. Котушка вышагивает по кабинетам, открывает окна. Ох и дымит этот Толя Земцов — второй секретарь райкома и друг Прокопия Миновича. А что делается у первого? Котушка открывает двери и удивляется:
— Александр Иванович, а когда же это вы пришли?
— Да уже с час!
— Где ж это я был? — вспоминает Котушка.
— Вы были в чайной, — помогает ему Мостовой.
— Был, — сознается Прокопий Минович. — Воскресенье. Я позволяю, себе, Александр Иванович, раз в неделю… норму. Не потому, что тянет меня к этому зелью, а чтоб не забыть…
— Никита здесь?
— С самого утра ждет команды.
— Скажите, пусть подъезжает.
— Я сейчас. Если не секрет, куда поедете?
— Секрет, Прокопий Минович, — усмехается Мостовой. — Рыбу ловить еду.
— Ни пуха вам, ни чешуи. Хоть раз за это лето выберетесь.
Мостовой любил ездить по району без шофера. Это не очень нравилось Никите, и он приходил на работу пораньше, чтобы не прозевать, когда секретарь соберется в колхозы. Обычно они выезжали на газике. «Волга» была старая и держалась только благодаря стараниям Никиты. У Александра Ивановича была приятная новость для Никиты: они получали новую машину. Вчера позвонил Мостовому заведующий административным отделом обкома:
— Благодари своего шофера Никиту, а то еще с полгода ждали бы.
— При чем здесь он? — удивился Мостовой. Никита был очень скромным, но хитроватым шофером. Все видел — и ничего не видел, все знал — и ничего не знал.
Рыбная ловля для Никиты была великим праздником. Даже районные события он разделял на те, что произошли до рыбной ловли, и на те, что после.
Газик стоял возле райкома. Никита сиял.
— Сами едем или с «прицепом»?
— С «прицепом», ничего не поделаешь, — развел руками Мостовой.
«Прицепом» они называл, только между собой, своих жен. По дороге захватили Галину с Андрейкой и полнолицую, весьма похожую на Никиту Таню.
— На Русавку, Никита, в лес… Между прочим, нам дают новую машину, — сказал Мостовой.
— Знаю.
— Откуда?
— Я с первым договорился, — подморгнул Никита.
— Когда?
— А когда отвозил его в Долину.
— Ты просил? Ну, знаешь…
— Да нет. Шаблей сам распорядился, чтоб он этого драндулета в области не видел. Я его как прокатил… Вы же сами меня послали, Александр Иванович.
В самом деле, недавно Никита отвозил в Долину секретаря обкома.
— И вот едем… Жара страшная, а в машину тянет из мотора такой гарью, что невозможно усидеть. Пооткрывали окна — не помогает. Шаблей мне говорит: «Остановись, Никита. Я пойду пешком. Ты не шофер, а банщик. Это не машина, а душегубка». Я отвечаю: «Правильно. Но я шофер первого класса, а у нас в Косополье еще нет автозавода. И виноваты вы, Павел Артемович». А он: «Я?» — «Вы, — говорю. — Слышал я ваше выступление вчера на партактиве, и вы правильно говорили о внимании к людям. Говорили?» — «Говорил». — «Район наш хвалили?» — «Не очень», — уклонился Шаблей. «Хвалили, хвалили, — говорю. — А где ж то внимание, если наш Мостовой ежедневно ездит не в машине, а в душегубке и кашляет. Голова кругом у него идет — даже покачивается». Смеется: «Неужели? А твоя как, не покачивается?» Тогда я ему опять говорю: «Такими машинами, Павел Артемович, все кадры можно довести до инфарктов. Ведь что получается: хлеб — Косопольский район, свеклу — мы, мясо — мы, а машины не можем допроситься». — «Правильно, Никита, — говорит. — Чтоб я этого драндулета в области не видел. Мне даже стыдно, что такой классный шофер мучается в этом крематории».
— Недавно мы ездили — и вроде никакого угара не было, — удивляется Мостовой.
— Да какой-то дурень печку включил, так она полдороги грела…
— Никита, я этого дурня очень хорошо знаю…
Наверное, только из скромности Никита умолчал об одной детали. Дело в том, что, приехав в Долину, Шаблей поблагодарил Никиту и добавил:
— Летом, Никита, включать обогрев кузова даже с перерывами не рекомендуется. Кстати, в войну я тоже крутил баранку… А новую машину дадим.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».