На белом свете. Уран - [135]
— У тебя коклюш, — посочувствовал Чемерис.
— Где вы сторожите? — заинтересовался Гайворон.
— Мой пост возле детского сада, — вскочил на ноги Мелентий.
— Что же вы там охраняете?
— Объект, — отчеканил Мелентий. — Там кроватки, посуда…
— Чтоб ты угорел, — не сдержалась Мотря. — Кто же те кроватки заберет?
— Кто, кто?! — огрызнулся Линь. — Есть такие. Вот стою я однажды ночью, слышу — идет, я к нему, а о н о за хату и спряталось. Вполне может быть, что вор.
— И у меня так было, — перебил Дмитро Бейлихо. — Стою возле скирды, а о н о подкрадывается. Я к нему, а о н о удирать.
— Было и у меня, — вспоминает наставления Гульки Омелько Дерикоза. — Хожу возле кага́тов, слышу: шелестит. Я к нему, потому что мне жизни не жалко, а о н о ка-ак свистнет…
— Садитесь, пожалуйста. Я полагаю, — сдерживая усмешку, заключил Гайворон, — что мы не можем рисковать жизнью наших уважаемых членов артели, а поэтому правление рекомендует всем сторожам перейти на дневную работу. Желаем вам успехов, дорогие товарищи.
— Что, ни единого сторожа не будет? — все еще не верил Гулька.
— Нет, один останется — дежурный по конторе и в сельсовете.
— Я могу! — с готовностью заявил Мелентий.
— Этот пост мы поручили Даниле Выгону…
Прошло несколько дней, и по Сосенке пронесся слух: ночью из колесной мастерской уворовано два кубометра дубовых досок.
Утром Никодим Дынька прибежал к Гайворону:
— Разве можно с нашими людьми без сторожа? А какие были доски, берег их как на праздник! Чтоб ему руку покорчило, чтоб он из тех досок гроб себе сколотил!
Возле конторы покуривали Тимоша Гулька и Дмитро Бейлихо.
— А что мы вам говорили, товарищ голова? — встретили Платона. — Без нас порядка не будет!.. Теперь ищи ветра в поле.
— Поищем, товарищ Гулька.
— Поспешил ты, Платон, со своим коммунизмом, — сказал Гайворону и Макар Подогретый.
— Не поспешил. Найдем доски. Не вывезли ж их из села. Попроси дружинников, пусть поищут, — посоветовал он.
— У кого же искать?
— У сторожей.
Тайна раскрылась очень просто. На второй день утром шел в свою бригаду Михей Кожухарь, поравнялся с хатой Мелентия.
— Напомни батьке: на работу пора! — сказал Кожухарь.
— Тато на работу не пойдут, потому что лежат, — шмыгнул курносым носом маленький Линь.
— Почему же это он лежит?
— Потому что упали в сенях с лестницы и ударились головой.
— А чего же он лазил на ту лестницу?
— Доски с мамой носили, а перекладина сломалась, и тато треснулись…
Людей собралось возле хаты Мелентия, будто на свадьбу. Он, черный от позора, сбрасывал с чердака одну за другой доски.
— Какой ворюга!
— Весь род осрамил, батьку родного…
— Отца не трожь, отец его под Берлином лежит.
— Разъелся на колхозных хлебах, да еще и ворует… Чтоб ты света божьего не увидел.
— Из колхоза надо его выгнать!..
Стрельнула, выгибаясь, последняя доска, и Мелентий спустился с чердака, будто сошел с Голгофы.
— Как же вы дошли до такого, гражданин Линь? — спросил Макар Подогретый. — Такой мужик… Шея, хоть ободья гни…
— Я — слабый, — промямлил Линь и начал кашлять. — Я себе… на гроб доски взял, — Мелентию стало очень жаль себя. — Умирать буду. Пусть меня покарает божья сила, если вру.
Божья сила не заставила себя долго ждать. Она тут же воплотилась в образ законной жены Мелентия — Параски.
Параска ветром ворвалась в хату и схватила проверенное историей оружие украинских женщин — скалку. Не успел Мелентий разжалобить колхозный люд предсмертной исповедью, как Параска огрела мужа по спине. В Мелентий что-то загудело, и он пошатнулся. Надо сказать, что Параска была проворная молодица, и скалка в ее руках даже посвистывала. Известно с давних времен, что, применяя это проверенное оружие, женщины не молчат, а приговаривают, воздействуя таким образом не только физически, но и морально. Параска не нарушала этой традиции.
— А ты ж, чертова твоя душа, говорил мне, что в лесу доски купил, чтоб ты уже себе болячки покупал! А я ж тебе еще и помогала, глупая, на чердак втаскивать! А ты ж, пентюх, забыл, что у тебя есть дети, чтоб ты не припомнил день, в который на свет народился! А что же теперь нам люди скажут, да как я им в глаза буду смотреть, чтоб ты солнца ясного не видел!..
Дружинники с трудом оттащили Параску — Мелентий уже не кричал, а стонал.
— Оформляйте развод, Макар! — вопила на все село Параска. — Не буду я с ним с одной буханки хлеб есть.
— Думал — на гроб, — уперся, как черт в церковные ворота, Мелентий.
— Тебя ж повесить надо, — вырывалась Параска. — Против колхоза пошел! Да без него мы бы с торбами по свету ходили!
Мелентий грустно посмотрел на односельчан, сел на доски и горько заплакал. Надвинулась гнетущая тишина. Только маленький Линь, ничего не понимая, шмыгал носиком и совал отцу в руки большой пирог с маком:
— На, тату, на, не плачьте…
V
Эти дома известны всем, хотя они не похожи друг на друга: то высокие модерновые, то скромные двухэтажные, с просторными кабинетами или маленькими комнатами. Возле них всегда растут цветы, и их двери широко открыты для всех. В каждом районном центре стоят эти дома с надписями под стеклом: «Районный комитет Коммунистической партии Украины».
Сюда приходят люди с важными государственными делами и с личным горем, с добрыми предложениями и жалобами. Здесь проводятся краткие деловые совещания и длинные заседания. Бывают здесь радостные дни и бывают такие, что если б стены могли передавать настроение людей, которые работают в этих домах, то они были бы и серые, и красные, и черные. В этих домах словно собраны нервы всего района. В дни войны, когда страна, истекая кровью, завоевывала победу, и в последние годы, когда поднималась из руин, — их называли ш т а б а м и коммунистов. Теперь — мирно и просто: р а й к о м.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».