На белом свете. Уран - [117]

— Может, она и телевизор захватит?

Стеша вдруг рассмеялась:

— А знаете что, гражданин Кутень? Я на вас подам в суд!

— Что? — побледнел Кутень. — Кто «гражданин»? Я?

— Отсужу половину вашего добра! И половину дома!

— Надеж-ж-ж-да! — закричал старый Кутень. — Среди бела дня грабят! Прочь из моей хаты! — Его трясла лихорадка.

— Ладно, не бойтесь. Это я так… Эх вы, слизняки! — Стеша захлопнула чемодан, повернулась к Дмитрию: — Ну, живите!..

Зазвонил телефон. Старика вызывали на завод. Он, надвинув на самые глаза шапку, потоптался возле Стеши и молча вышел.

Дмитрий выглянул на кухню, накинул дверной крючок. Глаза его загорелись, руки затряслись.

— Открой, — спокойно сказала ему Стеша. — Слышишь?!

Дмитрий вспомнил те проклятые ночи: вспомнил, как ползал перед Стешей на коленях, вымаливал у нее ласки. Нет, он ее так не выпустит, растопчет ее гордость. Дмитрий схватил Стешу за плечи; она уперлась руками ему в грудь.

— Я буду кричать!

— Кричи!.. — Дмитрий повалил ее на кровать, разодрал кофточку…

Стеша извивалась, кричала, но Дмитрий впился холодными, скользкими губами в ее губы. Почувствовав его липкую руку на теле, Стеша наконец столкнула Кутня на пол.

— Не выпущу! — прохрипел Дмитрий. Лицо его было перекошено от злости. Еще мгновение, и он кинется к ней опять.

Стеша соскочила с кровати и схватила с подоконника ножницы.

— Только прикоснись! — Набросила пальто, взяла чемодан и толкнула дверь так, что отлетел крючок.

— А я тебе… Я не дам согласия на развод! — кричал вслед Дмитрий. — К Платону в любовницы пойдешь! Я знаю.

Только за Косопольем остановилась Стеша. Оглянулась. Ей все чудилось, что Кутень бежит за ней. Нет. Взяла горсть снега и с жадностью поднесла ко рту. Вечерело. Синели сугробы, низко ползли тучи. Стеша медленно побрела накатанной полевой дорогой. Просигналила машина. Стеша свернула на обочину, подняла руку. Дверца газика распахнулась и Стеша увидела Платона.

— Добрый вечер, Стеша! Садись! — Платон взял у нее чемодан, помог удобно устроиться. — Чем это ты расстроена?

— Так просто…

Стеша впервые видела Платона после собрания, на котором его избрали председателем колхоза.

— Поздравляю тебя, Платон.

— С чем?

— Ты ж теперь начальство.

— Благодарю, Стеша… Начальство. — Платон вздохнул.

— Что, тяжко?

— Не спрашивай. Месяц прошел после собрания, а привыкнуть не могу, — сознался Гайворон. — Тысячи дел. Веришь, ночами не сплю.

— Я тоже… Как Наталка?

— В больнице.

— Тяжело вам вдвоем с Васьком?

— Мы привыкли… А ты где была?

— С Кутнями прощалась.

— Что ж теперь будешь делать?

— А мне что? Если примешь, пойду телятницей. — Стеша усмехнулась.

— А может, в доярки?

— Нет. Хочу по вечерам учиться. Надо, чтобы было время… Хочу за год десятый закончить. Экстерном. Выдержу?

— Выдержишь, Стеша.

Показалась Сосенка.

— Останови. Я выйду, чтоб никто не видел, — попросила Стеша.

— Это зачем?

— Не боишься?

— Стеша, что же тут такого? Ну, подвез…

— Разговоры пойдут, сплетни.

— Ну и пусть! Мы ж с тобой друзья.

— Друзья, — со вздохом повторила Стеша. — Не будем мы, Платон, с тобой друзьями.

— Почему?

— Потому… Вот и приехали. — Стеша открыла дверцу. — Может, зайдешь?

— Нет, Стешка, не могу.

— А говоришь: друзья…

— Еще будет время.

Ничего больше не сказала Стеша, только внимательно посмотрела на Платона.

Поликарп Чугай был рад, что вернулась в дом его бесталанная дочь. Ни единым словом не напоминал ей о замужестве. И Стеша была очень благодарна отцу за молчание. Работала на ферме, вечерами училась в школе. В клубе ее видели редко. Олег Дынька и Максим Мазур привозили ей книжки из Косополья. После работы приходили Светлана и София, Максим и Юхим Сноп. Читали стихи или слушали, как играл на баяне Юхим. Уже не было тех беззаботных вечеров с танцами и шутками. Все понимали почему: изменилась Стеша!

…Как бы рано ни пришла Стеша на ферму, всегда заставала там Гайворона.

— Ты что, Платон, и ночуешь здесь?

— Надо, Стеша.

Это «надо» стало сутью всей жизни Гайворона. Не было зоотехника, и он сам составлял рационы для откормки скота, ездил в район за запасными частями для тракторов, а ночами сидел над конспектами — готовился к государственным экзаменам в академии.

От Наталки он получал коротенькие письма. В последнем сообщала, что ее перевели в клинику профессора Крещенко, где будут делать ей операцию.

Платон спал с лица, но никто не видел его взволнованным или сердитым; бездна будничных забот помогала ему забыть и об одиночестве и об неустроенности личной жизни. Только при встречах со Стешей он чувствовал, как в глубинах его души возрождалось что-то тревожащее, полузабытое и безмерно дорогое.

Стеша ждала весны, а над Сосенкой еще кружились метели. Выпали глубокие снега, засыпали дороги, по которым должна была прийти весна. Стеша жила тревожным ожиданием: что-то должно случиться необычное, такое, что нарушит будничность ее жизни. Но что? Что может случиться здесь, в заваленной снегами Сосенке?

Она сидит в теплом телятнике на сене, грызет горькую былинку. Жуют жвачку телята. Под потолком тлеет лампочка, колеблются на стенах уродливые тени. Еще пройдет год. Вырастут телята, родятся другие, а Стеша все будет чего-то ждать. И это — из-за Наталки. Украла Наталка ее любовь, но и сама не стала счастливой. Лежит сейчас где-то в больнице, и, может, ничего ей не надо. А Стеша живая.