На белом свете. Уран - [108]

Галина собиралась в дорогу.

— Куда ты, Галя, на ночь глядя? — встревожилась Наташа.

— Пойду, мне надо.

— Завтра тебя Васько отвезет, — сказал Платон.

— Нет, Платон… Я только хотела попросить у тебя рублей двадцать…

— Вот возьми, — Наташа подала деньги.

Платон был несколько удивлен, что Галина прощалась так, будто навсегда. Поцеловала Наташу, его и долго не отпускала от себя Васька, а потом попросила, чтобы он проводил ее.

Возле вербы она крепко обняла братишку:

— Я тебя очень люблю, Вася… Будь умницей, хорошо учись, Наташе помогай. Видишь, какая она больная.

— Хорошо, — пообещал Васько. — А ты, Галя, не плачь.

— Не буду.

Галине посчастливилось: в комнате общежития никого не было. Дежурная сказала, что все пошли на комсомольское собрание.

Галина сложила свои платьица в чемодан. Упаковала в отдельный сверток одеяла и пальто. Кажется, все. Вырвала из тетради два листа и написала:

«Дорогой Платон!

Я не могу больше оставаться здесь. Ты сам понимаешь почему. Прошу тебя только поверить мне, что я ни в чем не виновата. Я уезжаю потому, что не могу перенести этот стыд и не хочу, чтобы из-за меня позорили Мостового. Не разыскивайте меня. Я взрослая и найду свою дорогу. Работы я не боюсь, да и людей хороших много на свете. Устроюсь и напишу. Помнишь, ты когда-то говорил мне, что не будешь суровым судьей? Привет всем. Целую крепко. Ваша Галина».

Долго сидела Галина над другим письмом, хотя и написала всего несколько строчек:

«Александр Иванович!

Мы с вами больше не увидимся. Когда вы получите это письмо, я буду уже далеко. Из-за меня, из-за каких-то злых людей вам придется, наверное, еще много пережить. Но я ни в чем не виновата. Я счастлива, что была вашим другом. Теперь смотрю на мир такими же глазами, как и вы. И хочу видеть вокруг только прекрасное. Прощайте».

…Галина подошла к окошку кассы:

— Куда идет первый поезд?

— Скажем, скажем, усе скажем. Вам куда треба?

— Мне… мне… в Луганск, — назвала почему-то этот город Галина.

— Ого, куда собралась! — стукнул компостером кассир.

Из окна вагона Галина увидела далекие огоньки Косополья и прощально махнула рукой.

34

Стешка боялась гудка. Когда он, разрывая тишину, повисал над Косопольем, она затыкала уши и не могла дождаться, пока умолкнет этот рев. Каждое утро, когда начинала выть сирена, Василь Васильевич Кутень будил своих домочадцев:

— Надежда, пора свиней кормить…

Стешка из соседней комнаты слышала, как он шлепал обутыми на босу ногу калошами, и натягивала на себя одеяло, потому что знала: сейчас он войдет. Кутень в самом деле заходил, бесцеремонно рассматривал Стешку и кряхтел:

— Спят, все спят… А свиньи есть хотят. А куры есть хотят.

— Так накормите! — Стешка поворачивалась лицом к стенке.

— А ты что, устала? Когда пасла скот, то уже на рассвете по полям бегала, — размахивал он маленькими руками, — а здесь паненкой стала… Надежда, ты видишь, какая у нас барыня сосенская появилась?

Стешка поднималась и помогала свекрови по хозяйству. Старый Кутень шел на работу, и до обеда в хате было спокойно. Вечером приходил или приезжал из Сосенки Дмитро; Стешка расспрашивала его о сельских новостях, о подругах. Старый Кутень, поужинав, брал газеты и изучал телевизионную программу:

— Сегодня не включать. Какой-то балет будут передавать…

— Это же интересно…

— Нечего портить, оно гроши стоит, — отвечал Кутень.

В этот вечер передавали концерт польской эстрады, и Кутень выключил телевизор, старательно накрыв его ковриком.

— Что они мне ляжки показывают, тьфу! Надежда, принеси-ка пахты…

Вошел Дмитро — мокрый, в грязи.

— Чего ты, сын, вырвался из села в такой дождь? — забегала вокруг него Надежда Владимировна.

— К жинке прибежал, — хихикнул Кутень, — еще молоко на губах не обсохло, а оно женится… Обождали бы, пока институт закончит да в люди выбьется, так нет… Ох-хо-хо… Она — тут, он — там… Ты не можешь хоть через день ходить? Сапог не напасешься.

— Больше не пойду, — сказал Дмитро.

— Это почему же? — насупился Кутень.

— Не хочу посмешищем быть.

— Ты агроном, а не посмешище! — крикнул Василь Васильевич, оскорбленный за престиж своей фамилии.

— Какой из меня агроном, отец? — загрустил Дмитро. — Все делается без меня. Никто ничего не спрашивает. Хожу по полям как неприкаянный…

— А как же они без агронома? Агроном сейчас везде в почете!

— Там есть агроном. Что он скажет, то и делается… Все в рот ему смотрят.

— Кто? Откуда взялся?

— Гайворон. Разве ты не знаешь?

— А Коляда? Я ему позвоню, я пойду к самому…

— Да и Коляду, отец, никто не слушается…

— Как не слушаются? Что за анархия? Иди в райком!

— Сегодня приезжал Бунчук… на правление. По плану надо было засеять четыреста гектаров пшеницы, а Гайворон собрал коммунистов, поговорил, и засеяли шестьсот, — рассказывал Дмитро. — Ну, я узнал об этом и позвонил Бунчуку…

— Правильно! — похвалил, сына Кутень.

— Ну, Бунчук приехал и начал кричать на Гайворона. А Гайворон позвал Горобца и говорит: «Читай цифры товарищу секретарю…» Горобец начал читать: пшеница с гектара дала в среднем колхозу по тридцать шесть центнеров, кукуруза — по двадцать два… Бунчук послушал-послушал и поехал… А я тоже написал заявление…