На астероиде - [6]

… — Сначала нарушаются глубинные механизмы экстраполяции… как бы прогнозирование дальнейших действий. Мозг не воспринимает обратной, корректирующей связи. Каждая операция выполняется отдельно, она вырвана из контекста сознательной деятельности… Ну, как если бы вы перед каждым шагом заставляли себя поднять ногу, вместо того, чтобы идти чисто механически. И к тому же все время забывали бы, куда и зачем идете! Оттого и усталость, и подавленность…

— Хорошо, хорошо, Марина! Верю, верю… Но меня сейчас, честно говоря, интересуют не столько симптомы, сколько возможная причина. Бацилла, так сказать!

— Но, командир, — возмущенно подняла брови она, — если мы не установим общую…

— Верю, — еще раз сказал Панин, нетерпеливо хлопнув ладонью по столу и тут же схватившись левой рукой за подлокотник, чтобы не взлететь. — Что там Альгадо?

— Все еще в госпитале. Травмы тяжелые.

— Состояние, настроение?

— Подавленные.

Виктор Сергеевич помолчал немного. Сидел, набычившись, расставив локти, а Марина в упор разглядывала его и со щемящим чувством думала:

«Вот, залысины стали больше, и нос мясистей, и фигура уже грузноватая, неловкая… Дорого стоил полет на «Вихре». Год на астероиде тоже не омолодил их…»

Наконец командир поднял голову.

— Надо бы самим побывать на шестом.

— А толку? При нас они подтянутся…

— Пожалуй. Посмотрим по телекамере.

…Они заняли места в главном зале связи; два кресла в фокусе огромного, чуть вогнутого матово-черного экрана.

— С чего начнем? — спросил Панин, жестом пианиста-виртуоза располагая пальцы на пульте.

— Я полагаю, с того же шестого бурового?…

И вот на экране почти готовый длинноногий паук автоматической установки, спустивший хобот ствола в кольцо древнего, полустертого метеоритного кратера. Передает одна из телекамер, густо расставленных по всему астероиду. Эта прилепилась к опоре канатной дороги. Виктор Сергеевич чуть повернул объектив, и в кадр вплыло сверху стальное днище неподвижного вагона.

— Почему никого нет на стройке?

— Обед, должно быть. И нам бы с тобой не мешало, а то все кофе да кофе.

Он включил камеру, установленную под потолком столовой. Точно. За прихотливо изогнутым столом (дизайнер был врагом «взлетных дорожек»), под сенью гигантских аспарагусов и альпийских фиалок размером с люстру, человек тридцать рабочих. Смена. Едят степенно, то прикладываясь к «грушам» с бульоном, то откусывая хлебцы. Молчание за столом, изредка пролетит необходимая реплика, просьба передать что-нибудь…

Вот когда Виктору Сергеевичу стало действительно не по себе. Ничего вроде бы пугающего, обед как обед, но… Но эту столовую он помнил! На комплексе работали исключительно латиноамериканцы. Парни из Венесуэлы и Уругвая, Гватемалы и Перу… Каждый из них походил на карнавальную шутиху, начиненную хохотом, песнями, розыгрышами, необузданной радостью жизни. Дерзкие, смешливые, наивные, обидчивые, прямодушные, мечтательные и влюбчивые; пряная смесь индейских, романских и негритянских кровей. В столовой бронированные стены сотрясал их галдеж. Вечные шутки друг над другом, подначки, то стул выдернут из-под кого-нибудь, то брызнут из «груши» в соседа… Если появлялся солидный деятель из астероидного начальства — беззлобно ругали его за «сухой закон», просили вина. Когда приходила одна из считанных дам станции, хотя бы и Марина со своими проверками и тестами, устраивали настоящий шабаш с пением, акробатическими трюками и шутовскими признаниями в безумной страсти. Невесомость им здорово помогала резвиться…

А сейчас молчание. Усталые, осунувшиеся лица. Крылья ресниц, обвисшие над тусклыми глазами. Вялые, небрежные движения желтых и коричневых рук. Как будто все им в тягость. Красавцы, белозубые плясуны, веселые скандалисты…

— Страшно, — сказал Виктор Сергеевич, щелкая тумблером и глядя, как гаснет, мерцая голубым, картина угрюмой трапезы. — Это зашло дальше, чем я думал.

— И я не подозревала, что они уже такие, — призналась Марина.

— Посмотрим солнечную?

Это Виктор Сергеевич спросил в тайной надежде. Солнечная ловушка была его гордостью. Там работали самые надежные, тренированные, уравновешенные, умелые. Специалисты экстра-класса. Самая крепкая на станции интернациональная группа.

Как и прежде, он включил сначала камеру общего плана. Только эта камера «видела» свой объект не снизу, а с самой высокой точки астероида — громадного зубца над обрывом. Отсюда, поворачивая объектив, можно было любоваться панорамой освоенного «полушария». Вот Главный корпус, буровые пауки, серая пирамида электроцентрали. Равнина перепутана блестящими нитями подвесных путей. Тени стремительных моновагонов скользят по искристым полям фотобатарей. Чуть «ниже», на пологом закруглении, две площадки, где ночами щедро сияют ряды прожекторов. Это причалы транспортных орбитальных самолетов.

Еще ближе к гребню скал, непонятным для земного глаза образом не опрокидываясь, наискось торчат башни ракет. Там — главный порт. А когда объектив, описав почти полный круг, доходит до звездной пропасти за обрывом, на самом краю елочным украшением вспыхивает солнечная ловушка…

Собранные подобно мозаике зеркальные лепестки чудовищного цветка на решетчатом стебле должны были ловить энергию Солнца, концентрировать ее и передавать на приемники Земли. Лучи, не ослабленные воздушной преградой, несли необъятную силу. Поколение назад, — всего лишь одно поколение, — наверняка были бы сделаны попытки использовать раскаленный лучевой столб, падающий с орбиты, в качестве оружия. Двигался бы он по материкам, ожигая целые страны. А теперь, в благословенную эпоху разоружения, предназначалась ловушка для того, чтобы питать цехи заводов и высокочастотные автомагистрали, нагревать морскую воду для курортов Лабрадора и Гренландии.