Н. Г. Чернышевский. Книга вторая - [94]

Это весьма характерно для его отвлеченной точки зрения. Стоя на этой точке зрения, легко можно было открыть множество противоречий фактов с "теорией", действительности с требованиями рассудка. Но противоречие действительности с "теорией", т. е. со взглядами людей, само является продуктом исторической диалектики общественной жизни. Надо открыть законы этой диалектики для того, чтобы иметь возможность не только осудить действительность, но также указать исторические условия ее возникновения в прошлом и ее исчезновения в будущем. К сожалению, именно это-то и невозможно было для человека, смотревшего на общественную жизнь с отвлеченной точки зрения. В качестве теоретика, такой человек мог только ловить действительность на противоречиях с теорией; в качестве практического деятеля, стремящегося устранить ненавистную ему действительность, он мог возлагать свои упования исключительно только на убедительность теории, которая рано или поздно покажет людям всю гнусность и нелепость действительности.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ — Заключение

Вот как формулирует сам Чернышевский, в немногих словах, те принципы, которые должны лечь в основу будущего экономического устройства. Они состоят "в том, что труду не следует быть товаром; что человек работает с полною успешностью лишь тогда, когда работает на себя, а не на другого; что чувство собственного достоинства развивается только положением самостоятельного хозяина; что поэтому искать надлежащего благосостояния будет работник только тогда, когда станет хозяином; что с тем вместе принцип сочетания труда и характер улучшенных производительных процессов требуют производительной единицы очень значительного размера, а физиологические и другие естественные условия требуют сочетания очень многих разнородных производств в этой единице; и что поэтому отдельные хозяева-работники должны соединяться в товарищества".

Каким же путем могут быть осуществлены эти принципы? Чернышевский очень сожалел, что не удалось ему указать те переходные ступени, которые приведут к полному осуществлению социалистических идей. Это действительно очень жаль, потому что характер этих мер дал бы нам более ясное представление о социально-политических взглядах нашего автора. Постараемся, однако, пополнить этот пробел с помощью отдельных замечаний, рассеянных на страницах "Очерков политической экономии". К сожалению, их очень немного.

Мы уже знаем, что Чернышевский горячо восставал против принципа "Laissez faire, laissez passer", столь дорогого вульгарным экономистам известного направления. Но, восставая против этого принципа, он далеко не безусловно держался противоположного: он не утверждал, что "социальный вопрос" может быть решен только посредством государственного вмешательства, и он был очень осторожен в определении границ этого вмешательства. "Способ осуществления в каждом деле много зависит от обстоятельств, — говорит он в главном экокомическом сочинении [246]. — Одна и та же цель достигается в иных случаях свободным действием индивидуальных лиц, в других — силою распоряжений общественной власти. О том, который способ лучше сам по себе, не нужно было по-настоящему и говорить нам: как мы думаем об этом предмете, должно быть ясно читателю, сколько-нибудь желающему вникать в наш образ мыслей; да и сам по себе вопрос очень ясен. Но в истории слишком часто задача бывает не в том, какой путь самый лучший, а в том, какой путь возможен при данных обстоятельствах. Если я сам в силах отстранить человека, несправедливо мешающего мне идти своей дорогой, я сам отстраняю его; но если я не в силах отстоять своих прав один, я призову против неправильно мешающих мне вмешательство общественной власти. Из этого еще не будет следовать, что я люблю полицейскую расправу или судебные тяжбы… Но войдите в мое положение, что мне делать, кроме этого? Очень может быть, что в некоторых странах, где народ имеет права вроде английских и североамериканских, дело исполнится исключительно или преимущественно частным образом…" [247].

Но Англию и Северную Америку Чернышевский считал исключениями. Как это по всему видно, он был убежден, что решение социального вопроса "частным образом" невозможно в большинстве европейских стран. Есть основания думать, что и само государственное вмешательство в этих странах представлялось ему в виде вмешательства правительства, выдвинутого "скачком". На эти предположения наводят нередкие у него отступления, где он старается решить, насколько требования здравой теории обязательны для правительства, поставленного историей в необходимость исключительно руководствоваться принципом: salus populi lex suprema est. Вот, например, теория безусловно осуждает чрезмерные выпуски бумажных денег. По теории выходит, что лучше прямое, откровенное решение вопроса — налог. Так и должно поступать правительство, чувствующее себя прочным. Но бывают исключительные положения, бывают исключительные события, вроде событий 1848 г. во Франции [248]. "В этом шатком положении приходится лавировать, сообразоваться с господствующими предубеждениями, принимать не тот способ действия, который сам по себе наилучший, а тот, который произведет наименее тяжелое впечатление на общество… Что делать? Тут задача исполняется не такими людьми, которые спокойно могут рассчитывать на свою будущность, а такими, жизнь которых висит на волоске, и волосок этот оборвется, непременно оборвется, не ныне, завтра оборвется, и погибнет с ними их дело, если волосок оборвется ныне, — во что бы то ни стало надобно продержаться нынешний день, чтобы уметь хотя что-нибудь сделать. — Да, представьте себе это положение, и вы поймете мысль о неограниченном выпуске бумажных денег для произведения коренных реформ экономического быта".