Н. Г. Чернышевский. Книга вторая - [92]

В своем примере Чернышевский указывает, какое число жителей имеет его воображаемое общество, и даже говорит, как велик процент размножения его населения. В этом, по-видимому, нет никакой надобности. Чтобы доказать свою мысль, он мог бы ограничиться указанием того, до какой степени упадет производительность труда на новом участке. Но ему нужно было определить "процент улучшений", необходимых для покрытия дефицита, обнаружившегося во втором году. "По Мальтусовой теореме", этот процент оказывается равным 0,0385 или, — как предполагает Чернышевский "для легкости счета", — 0,04. Читатель знает, что нельзя определить этот процент, не определив предварительно того, как понизится производительность земледельческого труда. "Мальтусова теорема" именно и помогает Чернышевскому найти эту неизвестную величину: процент ослабления производительности труда новых работников равен проценту размножения, то есть 2. Относительно этого можно предположить одно из двух: 1) это верно, 2) это неверно. Чернышевский сказал бы, конечно, что это совершенно верно. Положим, что он прав. Что же выходит? Процент необходимых улучшений очень невелик. Цифра, его выражающая, "явно смеется над нами" своею ничтожностью; она говорит нам: "не бойтесь, — кто хочет запугать вас, против того выставьте вы меня, опровергнуть меня нельзя". Мы верим цифре, у нас исчезают всякие сомнения насчет будущего. Но когда речь заходит об исполнении ничтожных по своим размерам улучшений, оказывается, что мы, по известному немецкому выражению, считали без хозяина. Оказывается, что в деле исполнения этих улучшений возможны очень различные случаи. Возможно, что потребуется затратить огромный труд для получения сравнительно ничтожного "дохода". Значит, величина процента необходимых улучшений еще ровно ни за что не ручается. Даже в "гипотетической" действительности Чернышевского эта ничтожная величина может уживаться с огромнейшими практическими затруднениями, с чрезвычайно большим понижением производительности труда на участке, который должен покрыть наш дефицит. А это значит, что нельзя верить насмешливой цифре!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ — Кризисы

После всего сказанного надо ожидать, что истинная причина кризисов должна была остаться неясной для Чернышевского. Так оно и есть в действительности.

Как объяснить кризисы, эти "экономические землетрясения, ломающие фирмы, разрушающие фабрики, оставляющие без куска хлеба тысячи бывших богачей и миллионы работников"?

Чернышевский приводит краткое извлечение из отдела, посвященного кризисам у Милля. Из этого извлечения явствует, что причина кризисов лежит в "закупках на спекуляцию или просто в спекуляции". Соображения Милля кажутся Чернышевскому достаточными для опровержения того взгляда, по которому кризисы причиняются излишним выпуском кредитных бумаг. "Связь коммерческих кризисов с кредитными бумагами в существе дела только та, что быстрый ход закупок в огромном размере возможен, конечно, только при высоком развитии экономической жизни, основанной на обмене, а при таком развитии экономической жизни непременно существует и высокое развитие кредита, а в числе других его форм — и высокое развитие так называемых кредитных бумаг" [241]. Но отсюда еще не следует, что взгляд Милля правилен. "Дело в том, что Милль останавливается только на одной коммерческой стороне процесса, не считая нужным упомянуть об его влиянии на производство и потребление" [242]. С кризисами "связан вопрос о так называемом излишке снабжения". Милль лезет из кожи вон, чтобы показать, вопреки Мальтусу, Чомерсу и Сисмонди, невозможность подобного излишка. По его словам, "заслуга истинного разъяснения этого чрезвычайно важного дела более всего принадлежит двум знаменитым людям: на континенте проницательному Ж. Б. Сэю, а в Англии Джемсу Миллю". — "Все, что говорит Милль, — чистая правда, — замечает Чернышевский. — Но неужели такие люди, как Сисмонди и Мальтус, не умели понимать того, что называется коммерческим кризисом? Они дошли до мысли решительно ошибочной, и когда, для отвращения бедствий коммерческих кризисов, они упрашивают богачей увеличивать непроизводительное потребление, они доходят до нелепости, изумляющей своею колоссальностью. Неужели они могли бы избавиться от своего странного заблуждения таким простым соображением, как мысль о происхождении коммерческого кризиса из чрезмерных спекулятивных закупок? Но ведь это соображение наверное было им очень хорошо знакомо. Как же могли удержаться в таких головах такие нелепости, какие опровергаются Миллем?" Мальтус, Чомерс и Сисмонди просто смотрели на вопрос не с той стороны, с какой смотрит Милль. Истинный ход явления, называемого кризисом, таков: "В первой половине дела, когда цены растут, производители, надеясь на чрезвычайно выгодный и легкий сбыт, усиливают свою деятельность точно таким же необычайным образом, как усиливаются закупки. В два — три месяца фабрики изготовляют столько товаров, сколько изготовляется при обыкновенном ходе дел в полгода. Но ведь сбыт усиливается возрастанием только спекулятивных закупок, а не самого потребления; оно, напротив, быть может, даже уменьшается по чрезмерной дороговизне. Что же бывает с производством, когда цены начинают падать? В предшествующий период заготовлено товаров в три месяца на полгода; ясно, что производство должно было бы остановиться на три месяца, чтобы запасы уменьшены были до обыкновенного размера обыкновенным потреблением. Но потребление в эпоху кризиса, несмотря на упадок цен, бывает меньше обыкновенного, потому что у всех расстроены денежные дела. От этого чрезмерные запасы еще дольше остаются не потребленными. А пока они не потреблены, не уменьшились до обыкновенного размера, новое производство не находит себе сбыта. Таким образом, с коммерческим кризисом всегда бывает соединен промышленный, во время которого ослабевает производство, по излишеству сделанных запасов и недостатку сбыта. Вот этою стороною дела и были смущены Мальтус, Чомерс и Сисмонди. Милль совершенно прав, доказывая против них, что производство не может превышать потребностей человека