Мю Цефея. Дикий домашний зверь - [11]

И явился Бармаглот.

Жидкая черная тень, исчадье темных многоярусных джунглей Дельты. Только желтые глаза светились в темноте, словно смотрели из глубокого болота.

Единственным светящимся знаком на его глубоко черной коже был аспид, кусающий свой хвост — прямо между глаз.

Так вот оно что.

Мазай глядел на знак, и до него начинало доходить. Бармаглота выставлял Второй Ушмаль.

И у Красотки было очень мало шансов против черного чудовища. Слишком большой вес, слишком большая скорость, слишком много зубов. Все на пределе дозволенного. Чуть больше — и это будет чудовище, которое казнят без жалости и разобьют кладку, если найдут. Именно такие твари загнали людей с равнин в пещеры тогда еще Первого Ушмаля. И именно они собрали изможденные отбросы и изнеженные плоды городской жизни, когда Первый город пал. И этого никто не забыл. Черный страх брошенных пещер — Бармаглот, — им до сих пор пугают детей.

А еще он видел людей со знаком Хвостоеда на доспехах с той стороны Клетки. Они сначала просто смотрели на него, а потом как-то все разом пошли вдоль площадки под Клеткой к нему.

И Мазай ждал их. И был готов их встретить как положено.

Но все пошло как-то не так. Потому что кто-то резко завернул Мазаю руки за спину, отобрал спрятанный в кулаке ядовитый клык, засунул под вывернутые наружу локти дубинку, согнул вдвое, поставил на колени. Рядом так же скрутили Хирурга, и Мазай услышал возглас Томирис:

— Эй! Я просто здесь работаю. Прочь руки!

Мазай краем глаза увидел, как подошел спустившийся с Клетки устроитель боев, как замерли в отдалении люди Хвостоеда.

— Задержите начало, — сказал человек, скрутивший Мазая.

— Это невозможно, — ответил устроитель.

— Если откроешь решетку, — произнес человек, державший Мазая, — я тебя на барабан натяну. Не снимая кожи. Ждите.

И пихнул коленом Мазая в спину:

— А ты идешь со мной. Величайший желает тебя видеть.

Величайший восседал на малом походном троне, положенном Бессмертным на выезде. Восседал, развалившись, раскинув худые ноги, совершенно голый, мантия из ящеричных хвостов свисала с плеч прямо до пола, где собралась в огромные складки. И бросалось в глаза огромное количество хирургических заштопанных шрамов, рассекавших его выпуклую грудную клетку, а еще лицо выглядело молодой маской, натянутой на острые кости старого черепа, в отличие от остальной кожи на теле, собравшейся в глубокие морщины и покрытой старческими пятнами.

Рядом с ним на цепи на коленях стоял человек в медной маске без рта с одним круглым отверстием, в котором моргал выпученный от ужаса глаз.

— Это они? — неторопливо задал вопрос Величайший, качнув толчком локтя цепь, когда Мазая и Хирурга бросили перед ним на пол ложи.

Человек в маске безмолвно и часто закивал.

— Ага. — Величайший сложил кости пальцев домиком и слегка наклонился навстречу пленникам.

Никак пропавший куратор нашелся, понял Мазай. И ему, похоже, тоже не свезло… Мазай тяжело дышал и едва сдерживал хрип, а Хирург рядом почти терял сознание, едва не падал набок — его поддерживала только дубинка, вставленная под руки за спиной. Томирис куда-то сумела исчезнуть еще внизу.

— Поганцы, — ласково проговорил Величайший. — Это что же вы такое вытворяете? Серебришка захотелось поднять, а? Вот же алчные людишки. Алчные и безмозглые. Тупые и бездумные.

— Где моя жена? — прохрипел Мазай.

— У тебя есть жена? — поднял бровь Величайший. — Понятия не имею. Где устроитель боев?

— Я здесь, Величайший…

— Возвращай ее из боя.

— Величайший?

— Возвращай моего ящера, тупица. Ну эту… Как ее там назвали? Красотку?

— Это невозможно…

— Возвращай ее из Клетки. Или ты думаешь, я позволю и дальше рисковать моим новым сердцем? Да ты совсем тупой…

— Но ведь тот, кто вошел в Клетку, ступил на длань божью. Все теперь в его руке…

— Это я здесь бог, тупорылая курица. Это я держу твою жизнь в руке. Вернул мое сердце немедленно! Молчи! Еще слово — и я тебя убью.

В наступившей тишине было хорошо слышно, как разъехались решетки, разделявшие шар Клетки. Как зарычали молчавшие до поры противники. Как бросились вперед, как сцепились. Как закипел бой.

— Охренеть! — только и мог сказать Величайший.

— Проклятый город, — произнес Величайший, наблюдая, как черный Бармаглот и раскрашенная сияющими узорами Красотка танцуют по стенам Клетки изнутри. — И пора бы ему давно сдохнуть, а он все не дохнет и не дохнет, прямо как эти твари. Живучий, падла.

Твари в решетчатом шаре словно плясали друг напротив друга, перетекая со стен на пол из полушария в полушарие. Нос к носу, не совершая пока резких бросков, балансируя, балансируя, балансируя…

— И какую же остроту придает возможность, что я могу потерять сегодня все. — Величайший мелко закашлялся. — Я прямо чувствую вкус жизни на губах. Давно, давно так не было. Спасибо. Порадовали старика, хоть так. Только если она проиграет, я вас все равно убью. Да даже если и выиграет… Никто не должен знать столько лишнего. Я даже своего морфобиолога на днях удавил — уж больно он руку на мне набил, хотел большего. Эй, Хирург. Я слышал, ты был неплох в своем деле, прежде чем скатился до подрезания мозолей на пятках у ящериц? Не хочешь рискнуть, поковыряться в моей требухе? Хе-хе. Шучу.