Долго-ли я спалъ, — не знаю. Проснулся я отъ того, что меня кто-то тихо трогалъ по лицу чѣмъ-то холоднымъ и мокрымъ. Испугавшись, я вскочилъ и закричалъ:- Кто тутъ?!
Отъ моего крика проснулся старикъ, и слышно было, какъ онъ сперва ошарилъ то мѣсто, гдѣ лежалъ я, и, не найдя меня, испуганнымъ шепотомъ спросилъ:
— Семенъ! гдѣ ты?..
— Здѣсь! — отвѣтилъ я тоже шепотомъ и добавилъ, — меня кто то разбудилъ… за лицо трогалъ.
— Зажигай скорѣй огонь! — заволновался старикъ и заерзалъ по полу. — Убьетъ, проклятый! И какъ это мы, дураки, оплошали, — огонь погасили.
Я торопливо чиркнулъ спичку, зажегъ лампу, и вотъ что увидали мы при ея слабомъ свѣтѣ.
На полу, около нашей постели, головой къ стѣнѣ, ногами къ намъ, лежалъ навзничь монахъ. Ноги его, обутыя въ опорки, поверхъ грязныхъ портянокъ, находились какъ разъ на томъ мѣстѣ, гдѣ была моя голова. Очевидно, онъ толкалъ меня въ потемкахъ по лицу этими опорками…
Онъ лежалъ, глядѣлъ на насъ мутными страшными глазами и улыбался, скаля зубы, какой-то страшной и противной улыбкой…
— Что? Что ты? — спросилъ я, отшатнувшись отъ него.
Онъ ничего не отвѣтилъ и молча, не переставая улыбаться, водилъ глазами то на меня, то на старика.
Мнѣ стало страшно. Вся эта долгая ночь стала казаться какимъ-то кошмаромъ…
— Не во снѣ-ли я все это вижу? — думалось мнѣ,- не заболѣлъ ли я горячкой… не бредъ ли это?..
— Рабъ Божій! — заговорилъ старикъ, — что ты, а? проснулся, родной, а?.. А ты усни еще… вставать-то рано.
— Гдѣ я? — прохрипѣлъ монахъ.
— Въ хорошемъ мѣстѣ, землячокъ, — съ усмѣшкой отвѣтилъ старикъ, — на даровой квартирѣ… въ гостиницѣ господина Клопова.
— Какъ я попалъ сюда? — опять прохрипѣлъ монахъ.
— Доставили тебя, рабъ Божій, сюда добрые люди, подъ ручки привели… съ почетомъ…
Монахъ завозился по полу, стараясь встать.
— Развяжите мнѣ руки! — простоналъ онъ.
— Этого мы не можемъ, — сказалъ старикъ: — не мы тебя связывали.
— Христа ради!..
— Развяжи тебя, а ты опять скандалъ поднимешь, дверь ломать начнешь… Меня давеча совсѣмъ было задушилъ… Вотъ кабы добрый человѣкъ не помогъ, — былъ бы я теперь въ раю.
— Христа ради! — опять простоналъ монахъ.
— Чудакъ, да ты пойми: какъ намъ тебя развязать… намъ вѣдь за это влетитъ… Нельзя, рабъ Божій, ей-Богу нельзя.
Монахъ обвелъ насъ глазами и, плюнувъ, крикнулъ:
— Тьфу ты, дьявольское навожденіе! Угораздило меня… Били меня, что ли, а?.. — спросилъ онъ, глядя на старика.
— Да, было дѣло… повозили порядкомъ… Чай, слышно въ бокахъ-то…
— Покурить бы!
— А табакъ-то есть?
— Въ карманѣ кисетъ… развяжи руки. — И, видя, что старикъ молчитъ, онъ обратился ко мнѣ и сказалъ:- Паренекъ, развяжи… Христа ради прошу.
Мнѣ стало жаль его. Хмѣль съ него соскочилъ. Онъ сталъ понимать свое положеніе.
— Что-жъ, Семенъ, аль развязать? — сказалъ старикъ, — кажись, очухался… Шумѣть, рабъ Божій, не будешь, — развяжемъ.
— Не буду.
— Побожись!
— Да не буду! ей-Богу, не буду… На меня вѣдь находитъ на пьянаго-то… ничего не помню.
— Ну, ладно, коли такъ, что самдѣли тебя томить… Развяжи-ка его, Семенъ!
Я нагнулся и развязалъ веревки. Монахъ сѣлъ и, помахавъ руками по воздуху, сказалъ:
— Отекли! — Потомъ, помолчавъ еще, прибавилъ:- ничего не помню, хоть зарѣжь.
Онъ досталъ кисетъ и, закуривъ отъ лампочки, задумался, глядя на огонь. Мы тоже молчали, поглядывая на него.
— А, что, братцы, меня сюда безъ котомки привели? — спросилъ онъ вдругъ, точно проснувшись, и передалъ старику окурокъ.
— Ничего у тебя не было, — сказалъ старикъ, — вотъ, такъ какъ есть… Да тебя откеда взяли-то?
— Да опять же изъ трактира!
— За что?..
— Наскандалилъ я, небось… Ужъ такая замычка у меня подлая.
— А не помнишь?..
— Хоть убей, ничего! Котомкуто, знать, посѣялъ… жалко! Фу ты, провалиться бы тебѣ!
— А было что въ котомкѣ?
— Бѣльишко… еще кое что… рублей на пять.
— А видъ-то цѣлъ ли?
— Видъ при мнѣ… за пазухой, вотъ здѣсь… кому онъ нуженъ?
Мы помолчали… Въ каморкѣ стояла таинственная, полная какихъ-то призраковъ, гнетущая тишина.
— Утро, знать, скоро, — сказалъ старикъ и, обратившись къ задумавшемуся монаху, спросилъ:- А ты куда идешь-то, отецъ?..
— На Калугу иду… къ Тихону… Знаешь?
— Ну, вотъ, какъ не знать… ночевалъ тамъ на странней… Ужъ и странняя тамъ: хуже тюрьмы… А жилъ-то гдѣ? — опять спросилъ онъ.
— Тутъ, въ одномъ монастырѣ, не далеча… А что тебѣ?
— Да такъ… загулялъ, знать?
— Нѣтъ… такъ…
— Руки длинны, а? — спросилъ старикъ и подмигнулъ глазомъ.
Монахъ ничего не отвѣтилъ и задумался.
— Голова, небось, трещитъ? — опять спросилъ старикъ.
— Все трещитъ! — мрачно отвѣтилъ монахъ и, поднявшись съ полу, потянулся, зѣвая во весь ротъ. — А вы какъ сюда попали?
— Мы изъ Питера этапомъ, — отвѣтилъ старикъ и, помолчавъ, спросилъ:- Давно по монастырямъ-то?
— Давно.
— Какъ житьишко-то?.. Живалъ я, только не по здѣшнимъ мѣстамъ… Харчи-то какъ?
— Ничего харчи…
