— Теперь бы щецъ, — сказалъ онъ, — горяченькихъ… эхъ!..
— Да, — отвѣтилъ я, — важно бы!
— Да спать бы на печку на теплую, а?..
— Хорошо бы!
— Живутъ же люди, — продолжалъ онъ, съ трудомъ глотая куски, — и все у нихъ есть… И сыты, и одѣты, и почетъ имъ… Мы же, прости Господи, какъ псы, маемся всю жизнь, и нѣтъ намъ ни въ чемъ удачи… А за что, подумаешь?.. Ты кобылу кнутомъ, а кобыла хвостомъ… Эхъ-ма! Спать, что ли?..
— Гдѣ?
— Давай, вотъ, къ печкѣ ляжемъ… Мое пальтишко подстелемъ, твоимъ одѣнемся… Сапоги подъ голову. Аль не сымать сапогъ то?.. У меня ноги зашлись… Печку-то, знать, не топили… Экономія на спичкахъ… О, Господи!… Клопа здѣсь сила, надо быть, несосвѣтимая… До чего мы сами себя, Семенъ, допустили, а?.. Подумать страшно… Холодно-то какъ, батюшки!. Ну, давай ложиться… Чего сидѣть-то… Сиди не сиди, цыплятъ не высидишь…
Онъ снялъ съ себя пальто и разостлалъ его въ углу около печки. Потомъ разулся, сапоги положилъ въ голову и, прикрывъ ихъ портянками, перекрестился нѣсколько разъ и легъ, скорчившись, къ стѣнкѣ.
— Ложись, Семенъ, и ты рядомъ, — сказалъ онъ, — сапоги-то тоже сыми… Ногамъ вольготнѣе… Отдохнутъ они… Огонь-то заверни… На што онъ намъ?.. Ложись скорѣй… Холодно, смерть какъ!
Я снялъ пальто, разулся, положилъ сапоги точно такъ же, какъ и онъ, подъ голову и, погасивъ лампочку, легъ рядомъ съ нимъ, накрывъ и его, и себя пальто.
— Двигайся ближе ко мнѣ,- говорилъ онъ, — крѣпче жмись… Теплѣй будетъ… Дай-кась я тебя обойму вотъ эдакъ… Вотъ гоже… Словно жену… А?.. Семъ, у тебя жена-то есть-ли?..
Я промолчалъ и тоже обнялъ его… Такъ мы и лежали, плотно прижавшись другъ къ другу и дыша — я ему въ лицо, а онъ мнѣ.
Въ клоповникѣ было тихо, точно въ подземельѣ. Слышно было только наше тяжелое дыханіе… Мы оба не спали. Мрачныя мысли, тоскливыя и злыя, кружились въ головѣ, какъ воронье въ ненастное, осеннее утро.
— Семъ! — тихонько произнесъ старикъ послѣ долгаго молчанія.
— А! — такъ же тихо отозвался я.
— Не спишь, голубь?..
— Нѣтъ.
— Объ чемъ думаешь? Тоскуешь, небось, а?
— А ты?..
— Я что, моя пѣсня спѣта, тебя мнѣ жалко… Вотъ какъ передъ Истиннымъ говорю, до смерти жалко… Парень, я вижу, ты хорошій, душевный… отъ этого отъ самаго и пропадаешь…
Онъ говорилъ это тихо, нѣжно и любовно… Мнѣ отъ этихъ ласковыхъ словъ сдѣлалось вдругъ невыносимо грустно и такъ жалко самого себя, что я не выдержалъ и заплакалъ… Мнѣ вдругъ вспомнилась моя мать, ея ласки, милое дѣтство и все то дорогое, далекое, невозвратимое, что прошло навсегда, кануло въ вѣчность, забылось, закидалось грязью, залилось водкой, заросло дремучимъ лѣсомъ всякихъ гадостей…
— Что ты, родной? — шепталъ старикъ, крѣпко обнимая меня, — что это ты?.. Брось!… Ну вотъ, экой ты какой на сердце слабый, брось!… Голубь ты мой, съ кѣмъ грѣхъ да бѣда не бываютъ… А ты Господу молись… Его, Создателя нашего, проси укрѣпить тебя отъ всякія скорби, гнѣва и нужды… Полно, сынокъ, полно, родной!..
Онъ говорилъ это дрожащимъ голосомъ, сдерживая дыханіе, и что-то неподдѣльно-искреннее, дѣтски-доброе звучало въ его рѣчи.
— Трудно жить на бѣломъ свѣтѣ, - продолжалъ онъ шепотомъ, — ахъ трудно!… Каждому свой крестъ отъ Господа данъ… Нести его надо… Тяжело его нести, особливо старому человѣку… И грѣхи мучаютъ, и все, что дѣлалъ, вспоминается… Охъ, тяжело это, соколъ ты мой!… Ты вотъ молодъ, да и то плачешь, а мнѣ-то каково легко… Кабы ты зналъ, что я видалъ въ своей жизни… Что дѣлалъ?.. Какъ жилъ? Господи, грѣхъ юности и невѣдѣнія моего не помяни!..
Онъ перекрестился въ темнотѣ.
— Иной разъ лежишь вотъ эдакъ ночью одинъ да раздумаешься, страхъ нападетъ, ужасъ! И не вѣрится… А вѣдь все правда, все было.
— Молодъ былъ, — продолжалъ онъ, помолчавъ, — не думалъ, что пройдетъ она, молодость-то… Вали во всю! Пилъ, гулялъ, на гармошкѣ первый игрокъ былъ… плясать — собака!… Дѣвки эти за мной, какъ козы… По двадцать второму году женился… въ домъ взошелъ… Домъ богатый… огородъ… триста грядъ одного луку сажали… Двѣ лошади, корова… Жена ласковая, тихая, красивая… Жить бы… анъ нѣтъ! не любилъ я ее, жену-то… женился больше изъ-за богатства… надулъ ее… Гулять отъ нея сталъ… Отъ этого пошелъ въ дому раздоръ… да!… вспомнить гнусно! Отецъ-то ея, женинъ-то, строгій человѣкъ былъ… по старой вѣрѣ… курить и то заказывалъ мнѣ… Ну, а я не уважалъ его… противенъ онъ мнѣ былъ… вотъ какъ, страсть! Онъ слово, а я ему десять… Онъ бы меня по себѣ-то и прогналъ бы, да дочку жалѣлъ, за нее и терпѣлъ только… Немного онъ съ нами пожилъ… года, знать, съ три, не больше… померъ… Я его, сынокъ, по правдѣ-то сказать, и ухайдакалъ… Повезли мы съ нимъ разъ капусты возъ за городъ, въ имѣніе одно барское… Дѣло было осенью… погода — смерть… дорога — Сибирь!… Стали въ одномъ мѣстѣ подъ гору спускать, а гора крутая, возъ тяжелый, разъѣхались колеса по глинѣ, наклонился возъ… вотъ упадетъ… Забѣжалъ мой старикъ сбоку на ту сторону, куда падать-то возу, уперся плечомъ. «Помоги!» — кричитъ. А я взялъ да правой возжей лошадь и тронь… Рванула она, дернула… благая была лошадь, сытая… возъ-то брыкъ!… Ну и того… придавило его… Побѣжалъ я въ деревню… собралъ народъ… вытащили его изъ-подъ воза мертваго… Ну, что жъ тутъ дѣлать? Задавило и задавило… Дѣло, видно, Божье… Никто не видалъ, какъ дѣло было… Ну, сталъ я жить съ женой вдвоемъ… Родила она дѣвочку… Пожила дѣвочка съ полгода — померла… Ну, что-жъ… живу… Хозяинъ дому сталъ полный… жена смирная… безотвѣтная… Началъ пить… Пьяный я безпокойный, озорноватый… Приду, — сейчасъ, коли что не по мнѣ, въ зубы… Родила она мнѣ еще ребенка, мальчика… Сталъ рости этотъ мальчикъ… Гринька я его звалъ… такой-то веселый, здоровый, любо!… Привязался я къ нему, милый, всей душой и пить сталъ меньше… Около дому сталъ хлопотать, гоношить… Думаю: коли помру, все ему пойдетъ… Съ женой сталъ жить по закону… драться бросилъ… Расцвѣла моя баба… души во мнѣ не чаетъ… Люди стали завидовать… Жить бы да жить, анъ нѣтъ!… Богъ-то взялъ, да по своему и сдѣлалъ… наслалъ на меня напасть… горе такое и сказать страшно… Заболѣлъ Гринька скарлатиной… Поболѣлъ, поболѣлъ, да и того… скончался… Охъ, Семенъ, Семенъ, коли будутъ у тебя дѣтки, да, спаси Богъ, помретъ который, вспомнишь меня, старика… Все одно, я тебѣ скажу, взять, вотъ, да ножемъ по сердцу полыхнуть… вотъ какъ легко это!..
