Мысли к истолкованию природы - [16]

он усматривает, что чистое и простое сосуществование мыслящего существа с каким-нибудь рядом причин и следствий недостаточно для того, чтобы вынести абсолютное суждение; здесь он останавливается. Если бы он сделал лишний шаг, он вышел бы за пределы природы.

2. О конечных причинах. Кто мы такие, чтобы объяснить цели природы? Неужели мы не замечаем, что почти всегда восхваляем мудрость природы за счет ее могущества и что из ее запасов мы берем больше, чем когда-нибудь сможем представить в ее распоряжение? Это плохой способ объяснения природы, даже в естественной теологии. Это значит заменять человеческими догадками промысел божий; это значит связывать самую существенную из теологических истин с судьбой гипотезы. Но достаточно самого обычного явления, чтобы показать, насколько исследование этих причин идет вразрез с подлинной наукой. Я могу себе представить, как физик в ответ на вопрос о природе молока скажет, что это пища, которая начинает заготовляться у самки, когда она зачала, что природа предназначает ее для питания будущего животного. Разве это определение разъяснит мне что-нибудь относительно образования молока? Как я должен расценивать такое представление о назначении этой жидкости и другие физиологические идеи, с ним связанные, если я знаю, что встречались мужчины, у которых из груди сочилось молоко, что соединение желудочных и грудных артерий вызывает вздутие груди под действием молока, чему подвержены иногда и девушки при приближении регул; что почти любая девушка может стать кормилицей, если она будет давать сосать грудь; я непосредственно наблюдал самку такой маленькой породы, что нельзя было найти подходящего самца; у нее никогда не было случки, она никогда не была беременна, а между тем соски у нее вздулись от молока, так что пришлось прибегнуть к обычным средствам, чтобы доставить ей облегчение. Это анатомическое открытие принадлежит г-ну Бертену; в наши дни не было более блестящего открытия. Как смешно слушать анатомов, когда они серьезно объясняют стыдливостью природы покров, который она равномерно распределила на некоторых частях нашего тела, где нет ничего постыдного, требующего прикрытия. Употребление, предполагаемое другими анатомами, оказывает несколько меньше чести стыдливости природы, но не доставляет большей чести их прозорливости. Физик, назначение которого — просвещать, а не наставлять, должен будет оставить вопрос зачем и заняться только изучением как. Вопрос как извлекается из наблюдения над существами; вопрос зачем зависит от нашего ума; это вопрос наших систем; он находится в зависимости от прогресса наших знаний. Сколько бессмысленных идей, сколько ложных предположений, химерических понятий в тех гимнах, которые складывались в честь творца некоторыми смелыми защитниками учения о конечных причинах! Вместо того чтобы разделять восторги пророка и восклицать ночью при виде бесчисленных звезд, которыми освещены небеса, "Coeli enarrant gloriam Dei" (David. Psalm. XVIII, v. 1), они отдаются суевериям своих догадок. Вместо того чтобы чтить всемогущего в самих творениях природы, они пали ниц перед призраками своего воображения. Если кто-нибудь под влиянием предрассудка сомневается в основательности моего упрека, я приглашаю его сравнить трактат о назначении частей человеческого тела, написанный Галеном, с физиологией Бургаве, а физиологию Бургаве — с физиологией Галлера; я приглашаю потомков сравнить умозрительные и преходящие взгляды, высказанные в этом последнем произведении, с тем, чем станет физиология в будущие века. Человек в своих узких взглядах выражает почтение вечному существу, а вечное существо, внимая человеку с высоты своего престола, зная его намерения, принимает его нелепые восхваления, посмеиваясь над его суетностью.

LVII. О некоторых предрассудках. Нет ничего ни в явлениях природы, ни в обстоятельствах жизни, что бы не могло оказаться западней для нашей опрометчивости. Так я склонен обозначить большую часть всеобщих аксиом, в которых готовы видеть здравый смысл народов. Говорят:

"Нет ничего нового под луной", и это верно для тех, кто обращает внимание на грубую видимость. Но какую цену имеет эта сентенция для философа, постоянно стремящегося уловить даже самые незаметные отличия? Что об этом подумает тот, кто уверял, что на целом дереве не найдется двух листков, окрашенных в одинаковый для наших чувств зеленый цвет? Что подумает об этом тот, кто, размышляя о большом числе даже известных причин возникновения определенного оттенка цвета, настаивал бы, не считая, что он утрирует взгляд Лейбница, на том, что благодаря различию точек пространства, в которых расположены тела, и благодаря колоссальному множеству причин в природе, по-видимому, никогда не было и, возможно, никогда не будет двух травинок абсолютно одинакового зеленого цвета? Если существа последовательно изменяются, переходя через самые неуловимые оттенки, то никогда не останавливающееся время должно будет в конце концов установить самое большое различие между формами, существовавшими в очень отдаленные времена, формами, существующими теперь, и теми, которые будут существовать в будущих веках; положение "Nil sub sole novum" есть лишь предрассудок, основанный на слабости наших органов, несовершенстве наших орудий и краткости нашей жизни. В вопросах нравственности часто провозглашается: "Quot capita, tot sensus"; верно противоположное: голов много, мнения же — вещь редкая. В литературе говорится: