Обстановка была — дай Бог.
Ремонтные автоматы замерли около груды обломков, и их никто не трогал — всего-навсего отключили, чтоб они не шумели. Пятый концерт для скрипки Р-Лэнса наполнил тоннель, как зал в консерватории — акустика оказалась неописуемая. Мощные прожектора освещали все вокруг, как сцену — а на сцене, против всех правил, сидели зрители. В смысле — слушатели.
У меня защемило сердце. На меня никто не обратил внимания. Они сидели, насторожив уши, с одухотворенными мордочками, у многих — мокрыми от слез. Они замерли от восхищения — и только время от времени кто-нибудь из них очень тихо, чтобы ни в коем случае не нашуметь и не помешать, осторожно ступая, подбирался поближе к динамику.
Я никогда в жизни не видел ничего подобного.
Это были боевики Большого Босса, крупные, довольно-таки сытые и сильные, в чем-то вроде жилетов из прошнурованной кожи — по-моему, мышиной — и таких же набедренных повязках, вооруженные кинжалами во вшитых в одежду ножнах и огнестрельным оружием в кобурах на животе. Это была, я думаю, разведка Большого Босса — пяток гибких созданий с написанным на всем теле интеллектом. И наконец, в сторонке, подальше от самого яркого света сидел Старший Мыш в окружении пары мышек в каких-то вязаных рубахах и нескольких юных, скудно одетых мышат, худых и отчаянных, выглядевших, почему-то, гораздо серьезнее, чем боевики. И вся эта пестрая компания была очарована музыкой совершенно одинаково. Они, похоже, в высоком эстетическом наслаждении забыли и о давней вражде, и о приказах, и об опасности.
Я никогда не встречал больших меломанов, чем мышки. И тогда, увидев, как они слушают музыку, грустно подумал: как жаль, что во всех цивилизованных мирах тонкие ценители искусства всегда друг друга жрут… неужели не в силах человеческих это исправить?
Но вопрос показался мне философским до неприличия и, пожалуй, риторическим. Я стал с ужасом ждать, когда запись закончится.
Потому что было понятно, что примирило их высокое искусство только на время.
Но надо отдать должное мышиному эстетическому чувству — оказалось, у мышек есть что-то такое… может, рудимент совести, может, зачатки благодарности. Потому что они не разодрались сразу, как только музыка смолкла.
Правда, шестерки Большого Босса основательно просекли обстановку, насторожили уши и ощетинились. А семейство Большого Мыша сомкнулось в компактную группу и явственно приготовилось к рукопашной. Но серенький интеллектуал с крученым шнурком на шее свистнул на боевиков и запрыгал ко мне, выгибаясь дугой, немного боком — очень выразительно, только я еще не знал, что такие жесты выражают.
А я спрыгнул со ступенек. Он отпрыгнул в сторону и пискнул:
— Разговаривать. Не убивать.
И присел, протянув руки.
Ну что ты будешь делать!
Большой Мыш ко мне подошел — просто подтек по полу, как только настоящие крысы умеют, и все его семейство просочилось следом. Боевики их проводили носами, но не шевельнулись — так что дамы и дети Мыша без помехи уселись с двух сторон от меня, как почетный эскорт, а сам Мыш попрыгивал рядом со мной мелкими прыжочками. Потрясающая пантомима, только совершенно непонятная.
Я погладил Мыша между ушей — все смотрели на мою руку — а потом сказал серому:
— Говори. Я слушаю.
Серый облизал ладошку и потер кончик носа. И сделал несколько шагов, чтобы меня понюхать, но Мыш сделал «к-к» — а это значит: "отвали, не трогай".
Серый смутился и сел. И свистнул в сторону:
— Я Разведчик. Служу Большому Боссу.
Мыш кашлянул презрительно и отвернулся почесать около хвоста — два боевика подпрыгнули боком, но снова сели. Нас, похоже, почему-то нельзя было просто атаковать. Разведчик вздохнул и пискнул:
— Музыка хороша. Большой Босс любит. Дай. Большой Босс обменяет твою жизнь на музыку.
Я почесал бок, демонстративно, как смог. Они оценили.
— Моя жизнь, — говорю, — так при мне и будет. И их жизни. Пошли вы…
Разведчик начал увлеченно чесать живот. Зато боевик, бурый, кудлатый, весь в рубцах, пискнул:
— Я тебя съем. Много мяса. Надолго хватит.
И начал медленно ко мне подходить — а его коллеги присоединились. Тогда я сказал:
— Я вас убью, а мясо брошу. Пусть ест, кто хочет. Ясно?
Они остановились. И Разведчик пискнул:
— Отдай записи. Почему не хочешь? Отдай — и все живы.
— Отдайте мой ремонтный автомат, — говорю. — Воры.
Они приосанились. Похоже, у слова «воры» тут положительная эмоциональная окраска. Разведчик даже пискнул:
— Украли хорошо. Взломали пароль. Отключили защиту. Умные, — со скромной гордостью.
— Ну да, — говорю. — Теперь ничего не дам. Ни еды, ни музыки. И буду тут жить и чинить гнездо. Пока не захочу уйти. Ясно?
А дальше мне оказалось проще с боевой готовностью — я просто скинул бластер с плеча, а им пришлось лезть в кобуру. И поэтому они проиграли.
Просто потому, что я человек, а не их сородич, и руки у меня к оружию более приспособлены. А что такое оружие, мышки хорошо знали. И тихо ушли в тень, не пытаясь затеять перестрелку. Я так понял, что теперь они решили заставать меня врасплох.
Печально. Зато мой товарищ Мыш два раза лизнул меня между пальцами и пискнул:
— Все в порядке. Будет караул. Будет ремонт. Все будет.
