Мышь и женщина - [2]

Но другой голос твердил, что она умерла. Она была женщиной из неистовой повести. Он заставил себя вслушаться в голос, твердивший, что она мертва. Умерла, жива, утонула, воскресла. Два голоса перебивали друг друга у него в мозгу. Невыносима была мысль о том, что последняя искра в ней угасла. Она жива, вскрикнули оба голоса.

Поправив простыни на постели, он увидел стопку бумаги и сел за стол, зажав карандаш в руке. Над холмом пролетел ястреб. Кричали морские чайки, парившие за окном на расправленных неподвижных крыльях. Крыса-мать в норке на склоне холма, рядом с норами кроликов, вскармливала детеныша, а солнце взбиралось все выше и выше в облака.

Он положил карандаш.

3

Однажды зимой, поутру, когда петух на садовой дорожке пропел последний раз и затих, та, которая так долго пребывала с ним, явилась во всей юной красе. Она плакала о свободе и просила не звать ее больше к нему в сны. Не будь ее в самом начале, то и начала бы не было. Он был совсем мальчиком, и уже тогда она умещалась у него в животе и ворочалась в мальчишеских бедрах. И вот у него родилась она, пребывавшая с ним с самого начала. И стали жить в его доме пес, мышь и темноволосая женщина.

4

Эта рукопись передо мной совсем не пустяк, думал он. Это сказание о творении. Это повесть о рождении. Он дал начало кому-то другому. Существо родилось не из чрева, но из души и круговерти мыслей. Он пришел в эту хижину на холме, чтобы существо у него внутри зрело вдали от человеческих глаз. Он понимал, о чем в последнем сне прокричал ветер, подхвативший женский крик. Дай мне родиться, прокричал он. И родилась женщина. Она облечена в его плоть, и он наделил ее жизнью, которая даст ей поступь, голос и песню. И еще он знал, что в этой стопке бумаги она создана совершенной. В карандашном грифеле таился прорицатель.

Он поел и прибрал на кухне. Он вымыл последнюю тарелку и огляделся. В углу возле двери виднелось отверстие, не больше монеты в полкроны. Он нашел квадратик жести, взял гвозди и заколотил отверстие, и ничто теперь не могло ни войти туда, ни выйти наружу. Потом он натянул куртку, дошел до холма и направился к морю.

Осколки воды взмывали над стеной прибоя и рушились в расщелины скал, оседая в бесчисленных заводях. Он спустился к полукругу пляжа, и горки ракушек не рушились, когда он ступал по ним. Чувствуя, как бьется сердце в груди, он свернул туда, где скалы повыше лихо взбирались вверх, к траве. Там, у подножия, обернувшись к нему лицом, стояла она и улыбалась. Брызги волн задевали ее обнаженное тело, и пена морская вскипала, едва коснувшись ее ног. Она подняла руку. Он подошел к ней.

5

Прохладным вечером они гуляли в саду за домом. Она ничуть не утратила красоты, спрятав наготу под одеждой. Обутая в домашние туфли, она ступала так же легко, как босыми ногами. Она шла, величаво подняв голову, и голос ее звенел чисто, как колокольчик. Он шагал рядом по узкой тропинке и слушал дружный, слаженный гомон чаек. Она показывала на птицу или на куст, разглядев неожиданную прелесть в крыльях и листьях, в унылом шипении волн на гальке и зарождении жизни в сухих ветвях деревьев.

Как тихо, сказала она, когда они стояли, вглядываясь в море и в темноту, сошедшую на землю. Здесь всегда так тихо?

Если только прилив не приносит шторм. Мальчишки играют за холмом, влюбленные бродят по берегу.

Поздний вечер превратился в ночь так внезапно, что там, где стояла она, встала тень под луной. Он взял за руку эту тень, и они вместе побежали к дому.

Ты был одинок без меня, сказала она.

В камине зашуршала зола, осыпаясь на решетку, он отпрянул к спинке кресла, испуганно заслонившись рукой.

Как легко тебя испугать, сказала она, а я ничего не боюсь.

Но, поразмыслив над своими словами, она снова заговорила, на этот раз негромко.

Когда-нибудь я могу остаться без рук, без ног, не смогу ходить и дотрагиваться до тебя. Не будет сердца под моей грудью.

Посмотри, вот миллион звезд, сказал он. Они чертят узор в небе. Это узор букв, составляющих слово. Однажды ночью я подниму глаза и прочту это слово.

Но она поцеловала его и развеяла все страхи.

6

Сумасшедший вспоминал интонации ее голоса, он слышал снова и снова шуршание ее платья, видел пугающий изгиб ее груди. Его собственное дыхание грохотало в ушах. Девочка стояла на скамейке и подзывала воробьев. Где-то мурлыкал ребенок, поглаживая черные опоры деревянной лошадки, которая вскоре заржала и улеглась.

7

В первую ночь они спали рядом, обнимая друг друга в темноте. При ней тени в углу присмирели, выровнялись, утратив былое уродство. И звезды заглядывались на них, отражаясь в их глазах.

Завтра расскажешь, что тебе снилось, сказал он.

Мне приснится то же, что всегда, сказала она. Хожу по узкой полоске травы то вперед, то назад, пока ступни не сотрутся до крови. Семеро моих двойников шагают то вперед, то назад.

И мне это снится. Семь – магическое число.

Магическое? – повторила она.

Женщина лепит восковую фигурку, в грудь вонзает булавку, и человек умирает. Кое-кто одержим бесом, но говорит ему, как поступить. Девушка умирает, а ты видишь, что она ходит. Женщина превращается в холм.