ВИТЬКА-ДУРОХОД И ТАНКЕР «ОРЕЛ»
Витька шел в тельняшке с закатанными рукавами, в старенькой мичманке, но с надраенным большим крабом, в потертых джинсах и ботинках на желтой микропорке. Руки он держал глубоко в карманах, будто боялся, что свалятся брюки, на нижней губе у него, как приклеенная, дымилась папироска. Он шел по пляжу, вздернув нос и разглядывая из-под прищуренных девчоночьих ресниц загорающих и купающихся. Небрежно так, словно бы до глубины души поражаясь, чего они тут копошатся, визжат, когда есть в жизни другие, очень важные дела, Витька сплюнул, не вынимая изо рта папиросы; плевок едва не шлепнулся в зонт над толстой, красно обгоревшей тетей.
Его, казалось, не смог бы остановить пограничный патруль из трех вооруженных автоматами солдат, и потому Русик негромко, без особой надежды окликнул, бросив удочки и вытерев о трусы руки:
— П-привет, Витька!
Придержав шаг, Витька глянул вниз и чуть поверх Русика, минуту помедлил, точно вспоминая, кто такой этот человек, осмелившийся его остановить наглым панибратским приветствием. Затем он выплюнул сгоревшую папиросу, провел языком по иссохшим губам — они у него тоже были припухлые, нежные, девчоночьи, — протянул руку, жестко стиснул Русику пальцы и выговорил с хрипотцой, вроде простуженный от морской непогоды:
— Здоров, феринка.
Раньше Витька называл всех, кто младше него, салаками, сегодня назвал Русика феринкой — самой маленькой рыбешкой в море. Значит, гордый очень. Или денег заработал, или на судно матросом поступил, или... Русик не мог угадать, какое еще более значительное «или» произошло с Витькой, от него всего можно было ожидать: он личность известная, его знает вся Шестнадцатая станция Большого Фонтана, все рыбацкие поселки вокруг. С детства его кликали Витькой-мореходом — никто лучше не ходил под парусом, не знал так хорошо типы военных и торговых кораблей, не презирал так штормы и ураганы, — но, когда за кражу спасательного катера Витька отбыл два года детской трудколонии, а потом трижды его снимали с пароходов дальнего плавания (раз он доплыл до Босфора), слово «мореход» заменили на «дуроход». Нет, Витька не переменился особенно, только серьезнее стал: этой весной он получил паспорт и мог законно записаться матросом, хотя и не совсем настоящим — учеником пока. Мог работягой в торговый порт или подать заявление...
— В мореходку поступаю, понял? — так же чуть поверху оглядывая Русика, сказал Витька и сунул руку в карман. — Документы сдал.
— Ой, мир-рово! Я подумал... Честное слово, подумал, что, может, в мореходку поступаешь?
Русик прокричал это громко, сидевшие и лежавшие рядом курортники повернули к ним лица и с особенным интересом посмотрели на Витьку, что очень понравилось ему, и он, слегка зардев щеками, небрежно вынул сигареты «Опал», сунул одну в губы, прикурил турецкой зажигалкой.
— Ну, чем занимаешься, малец? — спросил, выпустив изо рта дым и прижмурив длинные ресницы.
— Бычков ловлю... Краба, смотри, какого подцепил!
— Примитивное занятие.
— Да, противное,— согласился Русик,— ничего интересного.
И вдруг он вспомнил, да он и подумал сразу, как только увидел Витьку-дурохода, но позабыл об этом за разговором: надо попросить, чтобы помог Витька встретиться ему с отцом. Он ведь каждый день бывает в порту, знает наизусть все торговые пароходы.
— Вить, — тихо выговорил Русик. — Вить... ты не видел — танкер «Орел» пришел из загранки?
— Зачем тебе?
— Папка у меня там...
— Так бы и калякал. Повидаться хочешь?
— Очень надо.
— А он тебя примет на высоком уровне?
— Ну да. Он же отец!
— Понятно, — кивнул Витька, задумчиво покурил, глядя в гладкое и теплое сияние моря. — Кажется, стоял вчера на рейде. Точно, «Орел». Такая ржавая посудина?
— Наверно.
— Так, помыслим. Тебе, значит, надо? А что я буду иметь с этого?
Русик схватил брюки, сунул руку в карман и протянул на ладошке три рубля металлическими монетами.
— И еще, — зашептал он, придвинувшись к Витьке. — Страхпом бочку с дерьмом возле дыры вкопал. Я проверил. Для тебя слазию, фруктов нагребу. И... и верный буду.
— Трояк... — размышлял Витька, будто не слыша горячих слов Русика. — До порта нам двадцать монет, оттуда двадцать... Закусить, то да се... Ладно, — шлепнул он по голому плечу Русика. — Свой рупь добавлю, поехали!
Русик мгновенно оделся, они зашагали в гору, съели из клеенчатой сумки бутерброды с сыром, выпили бутылку кваса, а сумку и удочку спрятали в пещеру на обрыве.
Решили ехать автобусом («Трамвай, — сказал Витька, — транспорт пенсионеров»). Ждали недолго, с полчаса, зато влезли первыми и места заняли впереди — чтобы обзор был, как из ходовой рубки корабля.
