Мятеж реформаторов: 14 декабря 1825 года - [5]
«В лето 1819-го года находился я в свою очередь с командуемою мной тогда 2-й гвардейской бригадой в лагере под Красным Селом. Пред выступлением из оного было моей бригаде линейное ученье, кончившееся малым маневром в присутствии императора. Государь был доволен и милостив до крайности. После ученья пожаловал он к жене моей обедать; за столом мы были только трое. Разговор во время обеда был самый дружеский, но принял вдруг самый неожиданный для нас оборот, потрясший навсегда мечту нашей спокойной будущности. Вот в коротких словах смысл сего достопамятного разговора.
Александр I. Этюд с натуры Д. Доу. 1820-е гг.
Государь начал говорить, что он с радостью видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Марией); что он счастия сего никогда не знал, виня себя в связи, которую имел в молодости; что ни он, ни брат Константин Павлович не были воспитаны так, чтобы уметь ценить с молодости сие счастие; что последствия для обоих были, что ни один, ни другой не имели детей, которых бы признать могли, и что сие чувство самое для него тяжелое. Что он чувствует, что силы его ослабевают; что в нашем веке государям, кроме других качеств, нужна физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов; что скоро он лишится потребных сил, чтоб по совести исполнять свой долг, как он его разумеет; и что потому он решился, ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время. Что он неоднократно о том говорил брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более что они оба видят в нас знак благодати божьей, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство».
Константин, уверенный, что его «задушат, как отца удушили», если он примет трон, и в самом деле неоднократно подтверждал свое нежелание царствовать. Он слишком хорошо помнил ночь на 11 марта 1801 года. Вполне возможно, что ему известно было, как убиваемый Павел, приняв одного из убийц за него, Константина, закричал: «Ваше высочество, пощадите! Воздуху! Воздуху!» К 1825 году страх этот в нем ничуть не уменьшился.
Сенатская площадь. Гравюра Б. Патерсена. 1806 г.
Для нас важно помнить, что Николай знал о том, что престол предназначен ему. Александр сообщил о своем решении узкому кругу лиц, но и этот узкий круг был достаточно широк и высокопоставлен, чтобы Николай не сомневался в серьезности решения императора. В берлинском придворном календаре на 1824 год Николай был официально назван наследником, и маловероятно, чтобы великий князь, при его тесных связях с Берлином, не видел этого календаря. О существовании и содержании официальных актов знала вдовствующая императрица Мария Федоровна, сообщившая о них Николаю.
Можно спорить о том, знал ли он буквально текст манифеста от 16 августа 1823 года, извещавший страну об отречении Константина и назначении наследником Николая. Но это — не принципиально.
Манифест был отдан Александром на хранение московскому архиепископу Филарету, а также в Государственный совет и Сенат. Пакеты надлежало вскрыть в случае смерти императора «прежде всякого другого деяния в чрезвычайном собрании».
Обнародовать манифест при жизни Александр не решился. Очевидно, при всей трогательности описываемых Николаем отношений, он не хотел официально объявлять наследником вместо не желающего трона Константина энергичного, напористого и жестокого Николая. Скорее всего, он опасался не каких-либо действий со стороны самого Николая, а движения против себя, с использованием имени великого князя.
Эта нерешительность стала предпосылкой междуцарствия. Но именно предпосылкой, а не главной причиной. Главная причина была в другом…
25 ноября, около четырех часов пополудни, четыре лица в Петербурге получили известие из Таганрога о том, что император Александр умирает.
Это были: секретарь вдовствующей императрицы Марии Федоровны Вилламов, князь Петр Васильевич Лопухин, председатель Государственного совета, генерал-губернатор граф Милорадович и дежурный генерал Главного штаба его императорского величества Потапов.
Известие их ошеломило. И дело было не только в человеческих чувствах этих людей. Они поняли, что Россию ждут перемены, которые, скорее всего, затронут их собственные судьбы.
Немедленно состоялось совещание, участие в котором приняли Милорадович, Потапов, командующий гвардией Воинов и начальник штаба Гвардейского корпуса генерал Нейдгардт.
Нейдгардт писал через три дня в Таганрог начальнику Главного штаба, генерал-адъютанту барону Дибичу: «25 числа вечером мы получили от вас первое несчастное извещение; опомнившись от первого удара, Воинов и Милорадович в присутствии моем и Потапова решили держать это известие пока в тайне, о чем оба генерала посоветовались еще с Лопухиным». Но кроме этого решения было принято на импровизированном военном совете еще одно, выполнить которое взялись Милорадович и Воинов.
