Мятеж реформаторов: 14 декабря 1825 года - [4]
,— Сперанскому, Мордвинову…
Декабристы предстают в массовом сознании или корыстными узурпаторами, или прекраснодушными мечтателями, решившими принести себя в жертву. А они были — прежде всего! — политиками. Политиками бескорыстными в большинстве своем и, главное, трезвомыслящими. Да, они сострадали крепостным рабам. Но ими двигали отнюдь не только человеколюбие и сострадание. Ими двигал и политический расчет, предвидение того, что может произойти в России, осознание катастрофы, к которой ведет страну самодержавие. Они провидели возрастание социального антагонизма и новую пугачевщину. Они хотели свободы и справедливости для крестьян, но не гражданской войны. Ибо, как писал Трубецкой, «с восстанием крестьян неминуемо соединены будут ужасы, которых никакое воображение представить не может, и государство сделается жертвою раздоров и, может быть, добычею честолюбцев…». Они смотрели далеко.
Тот же Трубецкой писал о лидерах восстания: «Они не имели в виду никаких для себя личных выгод, не мыслили о богатстве, о почестях, о власти. Они все это предоставляли людям, не принадлежавшим к их обществу, но таким, которых они считали способнейшими по истинному достоинству или по мнению, которым пользовались, привести в исполнение то, чего они всем сердцем и всею душою желали: поставить Россию в такое положение, которое упрочило бы благо государства и оградило его от переворотов, подобных французской революции, и которое, к несчастью, продолжает еще угрожать ей в будущности».
Многие из них изначально не хотели кровавых катаклизмов. Они хотели реформ.
Взяться за оружие их заставило нежелание и неумение правительства начать необходимые реформы — освободить рабов, раскрепостить экономику, упорядочить финансы, установить соблюдение законности, поставить исполнительную власть под контроль представительных учреждений…
Вот какие цели ставил себе «Союз благоденствия», предшествовавший Северному и Южному обществам: «1-е. Поддержание всех тех мер правительства, от которых можно ожидать хороших для государства последствий; 2-е. Осуждение всех тех, которые не соответствуют этой цели; 3-е. Преследование всех чиновников, от самых высших до самых низших, за злоупотребление должности и за несправедливости; 4-е. Исправление по силе воей и возможности всех несправедливостей, оказываемых лицам, и защита их; 5-е. Разглашение всех благородных и полезных действий людей должностных и граждан; 6-е. Распространение убеждения в необходимости освобождения крестьян; 7-е. Приобретение и распространение политических сведений по части государственного устройства, законодательства, судопроизводства и прочих; 8-е. Распространение чувства любви к Отечеству и ненависти к несправедливости и угнетению».
Их вытесняли из легальной общественной жизни, перед ними закрывали пути к государственным постам. Александр, недавно вдохновивший их на патриотические деяния, отказался от сотрудничества с дворянским авангардом, наиболее политически просвещенной и активной частью дворянства, жаждущей реформ. У них отнимали возможность «поддержания всех тех мер правительства, от которых можно ожидать хороших для государства последствий». Их упорно ставили в оппозицию правительству. Как сказал позднее Вяземский, «вы хотите оппозиции, вы ее получите». Правительство хотело всеобщего тупого подчинения и получило вместо легального общественного движения — революционные общества.
Правительственная установка на ложную стабильность и деспотический нажим превратила реформаторов в революционеров. Лояльных, но трезвомыслящих подданных — в мятежников.
Но было и другое течение — с 1816 года, с образования первых тайных обществ,— делавшее ставку на вооруженный переворот, насильственный захват власти как необходимое и единственное условие для проведения реформ.
Чугунное давление самодержавия заставило к 1825 году слиться оба течения…
Революция — дело тяжкое и кровавое. Но ответственность за эту кровь в конечном счете несет деспотизм.
Автор
МЕЖДУЦАРСТВИЕ
В период междуцарствия народ решает управлять по общему согласию или поручить верховную власть некоторым согражданам.
Куницын
ВТОРОЕ десятилетие александровского царствования заканчивалось мрачно. До императора стали доходить сведения не только о смутном недовольстве, но и о конкретных фактах, показавших ему всю ожесточенность его вчерашних соратников.
Через много лет, в 1848 году, читая рукопись Модеста Корфа о событиях 14 декабря, Николай написал на полях: «По некоторым доводам я должен полагать, что государю еще в 1818 году в Москве после Богоявления сделались известны замыслы и вызов Якушкина на цареубийство; с той поры весьма заметна была в государе крупная перемена в расположении духа, и никогда я его не видел столь мрачным, как тогда».
Александр не просто мучился от горечи отчуждения, от воспоминаний об убийстве отца и скрываемого страха перед этим простым и реальным возмездием — пистолетом в руках оскорбленного за отечество гвардейского офицера.
Александр решал свою судьбу и обдумывал судьбу престола.
Николай рассказал в воспоминаниях:
